– Если бы я отступала из-за каждой неудачи… А ты против?

– Нет. Я тоже привык доводить задуманное до конца. Однако послушай моего совета: на ближайшее время затаись. Вчерашняя заваруха не останется в городе незамеченной, а Форсети запомнил тебя в лицо. Вряд ли он додумается искать тебя здесь: отсиживаться едва ли не рядом с «Розой и единорогом» – это превосходит тот уровень наглости, к которому он привык. Но по Эрденону наверняка шныряют его агенты. Я понимаю: ты не из тех, кто сидит сложа руки или валяется в постели, читая романы, – хотя это неплохое занятие… И все-таки постарайся, чтоб тебя не увидели и не узнали. Если будешь выходить, прибегни к своему Дару. А лучше – доверься мне. Как договорились раньше: я буду искать, а ты книжку почитывать. Я чувствую, что разгадка где-то близко. Как только пойму, в чем она, введу в курс дела. Мы вместе разберемся с теми, кто хотел нас убить. И если останемся в живых, сумеем найти себе – на двоих – такое занятие, где каждый применит свои способности.

Анкрен ответила не сразу. Машинально коснулась шрама на мочке уха. Мерсер прежде не замечал за ней этого жеста. Правда, она обычно прикрывала уши, а сейчас волосы были распущены.

– Убедительно врешь… еще убедительней стреляешь и обнимаешь. В любом случае сегодня высовываться было бы глупо. Ладно, не стану выходить. Может, даже буду валяться в постели с книгой, как ты присоветовал. Но если твой Форсети меня выследил и его ребята начнут высаживать дверь прикладами – пеняй на себя.

– Посмотрим. Эти красные перевязи – отличные мишени. Так что я сегодня тоже останусь здесь. И еще: если уж ты вознамерилась лежать в постели, есть занятие получше, чем чтение…

– Стоило одеваться, – проворчала Анкрен.

* * *

– Да, в какой-то мере Эрдская провинция выиграла, лишившись прежних вольностей. Есть порядок, спокойствие, процветание. Но – увы! – исчез тот дух истинного северного, сурового рыцарства, что всегда отличал Эрденон. Я знаю, о чем говорю, поскольку застал то незабвенное время, а в Эрде подобных мне почти не осталось. – Напротив, сидя за столом, Мария Омаль о чем-то беседовала с двумя солидными господами – городским олдерменом и заехавшим из Свантера откупщиком. Рыцарь Ларком был, пожалуй, единственным человеком благородного происхождения, посещавшим утренние приемы госпожи Омаль. Вероятно, сюда своего покровителя заманивала Белинда, не упускавшая любого случая показаться в свете. Она и сейчас восседала рядом с ним, посверкивая обнаженными плечами и постреливая глазами – просто так, чтобы не растерять навыка.

С Мерсером, несмотря на то что он не мог похвалиться ни именем, ни состоянием, эйсанский рыцарь беседовал охотно. Может быть, инстинктивно почувствовал в нем отставного военного. Или ему просто было скучно.

– Вы возразите: старикам свойственно приукрашивать времена своей молодости. Не стану спорить – я был тогда молод. Молод и влюблен. Это было не просто юношеское увлечение, жар крови, заставляющий видеть Венеру в каждой замарашке; но высокое, истинное чувство, идеальная любовь, которую испытываешь раз в жизни. На счастье или на беду, я встретил женщину редкостной красоты и ума и назвал ее своей дамой…

– А она любила вас? – полюбопытствовал Мерсер.

– Все препятствовало нашему соединению. Разница в социальном положении… к тому же я уже принес обеты и вступил в орден. Но, думается мне, она понимала благородство моих чувств… Она называла меня «рыцарем без страха и упрека»…

– И чем все закончилось?

– К несчастью, ее жизнь сгубил человек, который принес горе не только мне, но и всему Эрду. Я говорю о Тальви-Самозванце.

– Вы знали Тальви?

– Вас это удивляет? Конечно, для молодых людей это уже древняя история… Как все, что было до их рождения. Увы, я встречал его до начала смуты. Правда, редко. Это был человек, желавший во всем добиваться первенства во что бы то ни стало. Но не умевший этого первенства удержать…

– Эйсанский орден не участвовал в тех событиях?

– Нет, не участвовал… Но не об этом речь. Она… Нортия… та женщина, вовсе не любила Тальви… однако когда-то, из-за своего стремления к показной храбрости, он спас ей жизнь. Из ложно понятого чувства долга она сочла, что должна ответить тем же… но лишь погибла сама. Меня тогда не было в Эрде… – Он смахнул набежавшую слезу. – Вот в чем истинная трагедия, а не в измышлениях вашего Бергамина.

– Вот и посоветуйте ему, о чем написать, когда он снова приедет, – подала голос Белинда. – Может, тогда он сочинит что-то дельное.

– Ни за что! Незачем всяким писакам опошлять идеальную любовь.

Оскорбленный в лучших чувствах рыцарь предпочел прервать разговор и снизошел до того, что ответил на какой-то вопрос откупщика относительно политики ордена в Южных водах.

– Как он мне надоел с этой идеальной любовью, – прошептала актриса на ухо Мерсеру. – Не подумайте плохого, но когда слышишь эту историю не помню уж который раз подряд…

– О чем беседуете, дети мои? – подошла хозяйка дома.

– Об идеальной любви, – ответил Мерсер.

– А! – Мария Омаль бросила понимающий взгляд в сторону барнабита. – Идеальная любовь – это как медовый сироп. В небольших количествах приятно, вкусно и полезно. Но нельзя же питаться исключительно медовым сиропом!

Белинда хохотнула, прикрывая рот веером.

– А кто говорит, что исключительно? Я бы такого могла порассказать…

– Не стоит, – тон Марии Омаль был мягок, но категоричен. – Тем более что господин Эриксдорф и олдермен Ховен нас покидают… ах, и вы, рыцарь, тоже?

Мерсер понял, что и ему пора прощаться. Однако, когда он подошел к руке, она не ограничилась формальным прощанием.

– Господин Мерсер, я попросила бы вас впредь не исчезать надолго. Появляйтесь хотя бы на утренних приемах, если общество высокородных посетителей моего дома вас почему-либо смущает. В городе неспокойно, кто знает, какие могут быть последствия, и, возможно, я буду нуждаться в помощи и совете такого человека, как вы… сведущего в законах, но не связанного служением им…

В ее голубых глазах Мерсер не заметил ни проблеска интереса к своей мужской персоне, ни профессионального интереса, хотя голос был исполнен искреннего доброжелательства. Что ж, женщина опыта и возраста Марии Омаль должна уметь скрывать свои чувства.

– Я непременно навещу вас, – заверил ее Мерсер.

Когда он вышел из дома, солнце сияло вовсю, словно в конце лета спешило отыграться за дождливое его начало. Где-нибудь об эту пору в Карнионе все стремились бы спрятаться под крышу. Но в Эрде никогда не бывало такого пекла, и на улицах полно народа. По большей части добрые граждане Эрденона, рачительные хозяйки и верные их слуги в эти часы посещали рынки, лавки, галереи. Солидные господа, из тех, что, в отличие от молодых гуляк, встают раньше полудня, разъезжали с визитами, а служители закона следили за порядком. Праздношатающейся публики было меньше, чем в Тримейне, но таковая имелась: кавалеры, подкрутив псевдогвардейские усы, подпирали бока кулаками так лихо, будто поддерживали перебитые хребты, важно оглядывали шествующих из церквей дам и семенящих горожанок; уличные певцы и музыканты, студенты, свободные от службы стряпчие. Наверняка были здесь и воры, помышлявшие, как освободить почтенную публику от кошельков, цепочек и батистовых носовых платков, а также переодетые полицейские. В сущности, каждый и каждая могли оказаться не теми, кем выглядели. И никаких вам мороков.