Мне сразу повезло. Я обнаружила маленькую серую машину без хозяина.

— Чья машина? — спросила я у шоферов.

— Писателя Эренбурга, он в Париже.

— Я ее забираю, Паскуаль, осмотри…

Паскуаль немедленно влез в машину. Ключи были на месте.

— А если приедет хозяин? — забеспокоился завгаражом.

— Пусть обратится к Хосефе Перес Эррера.

Я набросала на блокнотном листке расписку, а Паскуаль вывел машину из гаража. Это был «фордик» — резвый и довольно экономный. Теперь мы с Артуром могли ездить порознь и успевать гораздо больше. На хозяйственные хлопоты Артур времени не тратил, и на меня ложилась роль фельдфебеля или старшины. В более сложных случаях Артур, конечно, занимался такими вопросами сам.

Прежде всего, надо было съездить в штаб 11-й бригады и урегулировать вопрос о присвоении некоторым разведчикам воинских званий. Предполагалось, что бригада после отдыха будет переброшена на Арагон. Артур договорился, что мы остаемся в составе бригады, но не будем ее сопровождать. В принципе, были решены и другие организационные вопросы. Мне предстояло кое-что детализировать. Людвиг Ренн встретил меня приветливо, но выглядел плохо. Он еще больше похудел. В последние годы на его долю выпало слишком много испытаний: тюрьмы в фашистской Германии, скитания на чужбине после побега и, наконец, бои, в которых он участвовал с самого начала организации интернациональных бригад. Это был очень скромный и терпеливый человек. Артур рассказывал, что однажды Ренн на позициях выбрал время немного обмыться и снял рубашку. Оказалось, время выбрано не очень удачно, началась бомбежка, и Ренн остался без рубашки. Так и ходил весь день голый по пояс. Второй рубахи у него не оказалось. Жаль было отнимать время у начальника штаба, но по делам разведотряда говорили только с ним или с Каале. Людвиг смотрел на меня своими добрыми голубыми глазами, как бы умоляя отказаться от «подходов» и приступить прямо к делу. Но я боялась просить то, за чем приехала, поэтому все-таки начала издалека:

— Я слышала, что у вас нехватка комсостава?

— Верно. В последних боях мы потеряли много офицеров, а заменить пока некем, среди бойцов грамотных мало.

— Пока вы не укомплектовались, мы можем немного пополнить штаты младшего комсостава…

Людвиг посмотрел на меня с интересом, но не очень доверчиво.

— Мы, конечно, не можем дать вам командиров, у нас их нет, но я думала, что можно бы повысить в звании некоторых наших разведчиков, у нас в отряде сейчас все, кроме Хосе Гарсия, рядовые.

— Можно, — улыбнулся моей неловкой хитрости Ренн, — подавайте списки, пока мы не уехали в Арагон.

— Артур просит представить человек пятнадцать к званию сержанта и Хосе Гарсия к званию лейтенанта.

— Можно, можно!

Милый, добрый Людвиг! От радости я готова была его расцеловать. Придет и наша очередь оказать помощь этой бригаде. Быстро распростившись, я заторопилась в Гвадалахару, чтобы тотчас же приступить к составлению списков. Паскуаль вел машину на полной скорости. На пятнадцатом километре мы ее разбили, там и бросили. Пришлось добираться до города на «попутке». Пришлось заняться и заботами по дому. Дом, где жили мы с Артуром, был также и штабом советника. Когда там жил полковник Ратнер, организационными и хозяйственными делами занимался его переводчик Трилли и, возможно, еще кто-нибудь. Теперь же пришлось заниматься мне. С самого начала этот дом мне не нравился. Казалось, он имеет свою особую, скрытую от нас жизнь, а мы в нем чужие, просто столующиеся жильцы. По-видимому, главным лицом в доме был повар. Приказы исходили от него. Это был толстый, торжественно-вежливый пожилой человек, глубоко убежденный в том, что мы существуем для того, чтобы вовремя являться к столу и съедать то, что приготовлено под его руководством. Девушки, работавшие по хозяйству, очень боялись его. Мне не нравилось, что они выполняют обязанности горничных и даже стелют постели, если зазеваешься и не успеешь сделать это сама. Не нравилось мне, что Манола каждое утро пыталась одевать меня и что-то делать с моими волосами. Я пробовала несколько раз освободиться от ее услуг, но девушка обижалась и, наконец, решила поговорить со мной начистоту:

— Сеньорита, — сказала она сердито, — если вы не позволите мне ухаживать за вами, меня уволят. Горничная должна нравиться своей хозяйке…

Пришлось уступить: девушка очень дорожила этим местом, так как здесь кормили, а в городе все труднее становилось с продовольствием. Мне приходилось пораньше вставать, чтобы успеть убрать постель и одеться; но в комнату я ее впускала, и, пока Манола делала в ней, что ей хотелось, мы болтали о всяких пустяках, которые обычно занимают девушек нашего возраста. Я все же чувствовала, что Манола смущена, ей казалось, что она недостаточно нужна, и это вселяло в нее чувство неуверенности. Вторая девушка, Мария, заходила ко мне довольно редко, очевидно, у нее был другой круг обязанностей, но последние дни я все же заметила, что она очень грустная. Я уже собиралась расспросить ее, но девушка вдруг исчезла из дома. Я поняла, что случилась беда, и спросила об этом Манолу. Та в ответ закатила глаза к потолку и сложила ладони, как это делают богомольные ханжи.

— Сеньорита, разве вы не заметили? Она должна родить, какой стыд!

— Где она?

— Повар ее, конечно, уволил.

— Как так уволил? Ей должны дать декретный отпуск…

Мне казалось невероятным, что республиканское правительство ничего не сделало для узаконения материнских прав.

— Декретный отпуск? — изумилась Манола.

Мне даже показалось, что она чего-то испугалась и посмотрела на меня с явной неприязнью. Наверно, слово «декретный» ассоциировалось у нее с чем-то ужасным, и я поспешила объяснить ей значение этого слова.

— Но ведь она родит без мужа!

Мы явно не понимали друг друга. Пришлось объяснять, что такое зарплата, кто должен платить беременной женщине и еще многое другое, о чем Манола не знала и с чем, возможно, не могла согласиться, потому что привыкла смотреть на вещи иначе. Впервые я так остро почувствовала разницу во всем укладе общественной жизни в Советском Союзе и в других странах. Для того чтобы мы могли понять друг друга, должны произойти большие изменения не только в социальных условиях жизни, но и в психологии. Я смотрела на нее в полной растерянности перед внезапно раскрывшейся отчужденностью и невозможностью передать ей мои убеждения. Вместе с тем нельзя было прекратить этот разговор, надо было как-то помочь Марии.

— Я сама поговорю с поваром, а Марии скажи, чтобы она зашла ко мне, пока мы не уехали.

— Рада бога! — воскликнула Манола, совсем растерявшись. — Не делайте этого, сеньорита, повар ей кое-что дал… А Мария все равно не придет. Ей должно быть стыдно…

Да, мы были совершенно не подготовлены, чтобы понять друг друга, а раньше думалось, что нас почти ничего не разделяет… Удивительнее всего было то, что девушки считали свое положение нормальным, а поведение повара казалось Маноле чуть ли не добродетельным. Мое вмешательство внесло бы путаницу и, наверно, только повредило бы Марии. Пришлось оставить этот разговор.