— Я?! Потерял голову?! Да я тебя…

— Убирайся! — заорал на него Фрэнк. — Немедленно!

Хеселтайн исчез в дверях, а я медленно повернулся, чтобы взглянуть на Малыша Риса. Он стоял на четвереньках, а из его носа на пол стекала струйка крови.

Док Сайте все еще неподвижно стоял у стойки бара, руки его лежали на стойке, а лицо покрывала смертельная бледность. Он был напуган, напуган до полусмерти.

— Спасибо, Фрэнк, — сказал я. — Я ухожу.

— Не благодари меня, просто уходи. У меня приличное заведение, и я не хочу, чтобы в нем стреляли.

— Пусть эти двое, — я показал на Дока и Малыша, — уходят вместе. Они друг друга стоят.

С этими словами я вышел из салуна в темноту. До моего слуха донесся затихающий стук копыт — это ускакал Хеселтайн. Несколько мгновений я постоял на крыльце, а потом быстро прошел к корралю и отвязал свою лошадь.

Усевшись в седло, я поскакал к побережью. У меня не было никакого желания преследовать Хеселтайна в темноте — я легко мог попасться в ловушку. Мне хотелось только одного — убраться отсюда подальше. После той дикой ярости, которая охватила меня при виде Риса, я чувствовал в душе полное опустошение.

Что же касается Дока Сайтса, то он меня больше не интересовал. Я ранил его, а его бывшие дружки ограбили его так же, как и меня. Он уже получил свое, и меня совсем не интересовало, как они с Рисом будут выяснять свои отношения. Мне нужно было одно — получить назад свои деньги.

Интересно, где они теперь? И у кого? Может быть, у Руби Шоу? Вряд ли Хеселтайн отдал ей все. Я не мог поверить, что он способен совершить такую глупость.

Я ехал, соблюдая осторожность и держась темных мест, вдоль тропы, едва различимой в ночном мраке. Время от времени по дороге встречались заросли кустарника и дубовые рощицы. Внезапно я понял, что мне нужно делать. Я вернулся немного назад и поскакал к холмам, у подножия которых расположилось ранчо Ла Баллона.

И только тут я осознал, что произошло. Я бросил вызов самому Бобу Хеселтайну! Я не побоялся сделать это!

Когда я въехал во двор старика-мексиканца, из окна высунулась голова Кончиты. Она разрешила мне взять с собой лошадь. Дедушка куда-то уехал, они были в доме вдвоем с братом. Я быстро поменял лошадей и поскакал по тропе, ведущей в Лос-Анджелес.

Когда я въехал в город, пересек площадь и добрался до Сонора-таун, было уже почти два часа ночи. Я знал, где находится дом, куда я направлялся. Неподалеку от него, в темном переулке, я спешился и дальше пошел пешком. Хеселтайн, наверное, здесь, если, конечно, уже успел вернуться. Впрочем, может случиться и так, что он решил совсем уехать из Лос-Анджелеса.

В доме Виллареала свет не горел. Это была небольшая хижина с крыльцом у передней двери и задним двором, обнесенным дощатым забором. Дверь конюшни выходила в переулок.

Открыв дверь, я остановился на пороге, прислонившись к дверному косяку, и, держа в руке револьвер, прислушался.

Лошади скосили на меня глаза. В конюшне пахло сеном, конским потом и навозом. Я прошелся по сараю, ласково разговаривая с лошадьми. Одна из них тихонько заржала. Потом слышен был только хруст пережевываемого сена.

Проходя мимо лошадей, я дотрагивался до них… Последняя из четырех была мокрой от пота. Она отдыхала после бешеной скачки, хозяин даже не удосужился вытереть ее.

Чья это была лошадь? Хеселтайна или Виллареала?

Я двинулся к двери, но тут на спине самой первой лошади что-то слабо блеснуло. Она стояла у самой двери, и я дотронулся до нее самой первой, тогда, когда мои глаза еще не привыкли к темноте. Я просто положил ей руку на круп и пошел дальше. Только теперь я разглядел, что эта лошадь оседлана.

Я прошел вдоль лошадей, стоявших в стойлах, и, подойдя к оседланной лошади, заговорил с ней, а потом похлопал ее по спине… Она была холодной и сухой. Тогда я засунул руку под седло и ощупал потник — он был сырым.

Я застыл на месте и прислушался. Кто-то примчался сюда бешеным галопом, снял седло со своей лошади и переложил его на свежую. Очевидно, этот кто-то собирался немедленно уехать.

Но ему что-то понадобилось в доме. Что? Вещи? Или, может быть, продукты и фляга с водой? Или и то, и другое, и еще впридачу деньги.

Быстро оглядевшись по сторонам, я поискал, куда бы спрятаться. Стойла разделялись перегородками, доходившими мне только до пояса. Они упирались в столбы, поддерживавшие крышу. Мне не хотелось подвергать опасности лошадей. Единственное место, где можно было спрятаться, — это за дверью.

Но только я двинулся к двери, как она распахнулась и на пороге конюшни появился человек с фонарем в одной руке и дробовиком в другой. С его плеча свешивались две тяжелые седельные сумки.

Я выхватил револьвер и спокойно сказал:

— Брось оружие.

Свет фонаря отражался от серебряной насечки, украшавшей стволы дробовика. Это был Виллареал.

— И не подумаю, — ответил он.

— Я не хочу тебя убивать, но это мои деньги.

— Но они теперь у меня, — ответил он с таким же спокойствием, с каким говорил и я.

— Мертвому они тебе не понадобятся, — сказал я.

— И ты, мертвый, тоже не сможешь их унести. Я ведь тоже могу убить тебя.

— Да, мы оба можем умереть, — согласился я. — Только зачем? Ты хочешь уехать в Мехико и зажить там на широкую ногу. Но ведь мы с тобой оба хорошо понимаем, что Боб Хеселтайн пустится за тобой в погоню, а когда догонит — убьет. А если и не догонит, то ты будешь жить в вечном страхе за свою жизнь. Если я заберу эти деньги, твоя жизнь пойдет своим чередом. Ты останешься здесь, имея то, что имеешь, и не будешь испытывать страха. — Мгновение я помолчал, а потом добавил: — Я думаю, что мне эти деньги нужны больше, чем тебе. Я готов умереть, чтобы получить их назад, а вот готов ли ты умереть, чтобы сохранить их, — в этом я не уверен. После смерти, — продолжал я, — не будет ни красивых женщин, ни текилы, ни вкусной еды, ни хороших лошадей, ни солнца, ни дождя. Деньги быстро кончатся, смерть же не кончится никогда.

— А ты, я гляжу, философ, — сказал Виллареал.

— Нет, я не философ — я человек, которого ограбили и который чувствует себя в долгу перед теми бедняками, которым принадлежат эти деньги.

И здесь, в темноте, держа в руке револьвер, я спокойно рассказал ему о наших соседях в Техасе, работавших до седьмого пота, чтобы послать своих детей в школу и купить своим женам обувь. И еще я рассказал ему о том, как тяжело им приходится теперь, потому что их деньги украл Боб Хеселтайн.

— Я понимаю, — спокойно сказал Виллареал. — Я не знал, чьи это деньги.

— Я преследовал Хеселтайна несколько месяцев, — добавил я. — Из-за них умер мой отец; из-за них я стрелял в Дока Сайтса и серьезно ранил его. Из-за них умер Эл Кашион и еще один человек. И я буду преследовать Хеселтайна, пока меня не убьют.