— Что ж, люди меняются… я испортилась, видимо, от жизни с тобой, — попыталась отшутиться она, явственно чувствуя, что попытка эта не удается: обмануть Мартемьянова всегда было очень трудно.

— Марфа, что же ужинать?.. — торопливо произнесла Софья. — Я голодная, как волк зимой!

— Извольте ручки обмыть да садиться, — проворчала Марфа, на протяжении всего разговора стоявшая у печи со скрещенными на груди руками в самой угрожающей позе.

Эта рыжая, рябая, крепко сбитая, по-мужски сильная девка была ровесницей Софьи и ее верной спутницей на протяжении всей жизни. Еще в нищем папенькином имении, когда сестрам Грешневым приходилось с утра до ночи бороться за более или менее сносное существование, Марфа не покладая рук копалась в обширном огороде, кроила и шила на продажу, попутно обучив тому и своих барышень, ходила охотиться на окрестные болота, вскинув на плечо тяжелое ружье, бреднем ловила рыбу в Угре, приволакивала из леса тяжеленные корзины с грибами и жизнерадостно обещала: «Ничего, барышни, я вас не оставлю, проживем как ни есть!»

К изумлению Софьи, у некрасивой, рябой Марфы регулярно заводились очень недурные поклонники, которых, впрочем, та рано или поздно отваживала: «Замуж все едино не пойду, так нечего и человеку голову морочить». Когда четыре года назад Софья бежала из Грешневки, спасаясь от Мартемьянова, Марфа ушла с ней. Вместе они мотались по провинциальным городам, жили в Ярославле, когда Софья играла в театре, вместе и уехали в конце концов с Мартемьяновым за границу.

В отличие от своей барышни, Марфа не опасалась Федора ни на грош (возможно, потому, что почти не уступала ему в силе) и спокойно заявляла, что, если «разбойник черномазый» хоть чем-то обидит Софью Николаевну, она его с божьей помощью отправит на тот свет. Мартемьянов Марфы, разумеется, не боялся, как не боялся, кажется, вообще ничего на свете, но относился к ней с неподдельным уважением. Не раз, возвращаясь домой с поздних спектаклей, Софья заставала Федора и Марфу на кухне, распивающих чай из самовара и о чем-то вполголоса разговаривающих.

— О чем тебе с ним говорить, Марфа? — иногда недоумевала она.

— Да мало ли, Софья Николавна… — следовал туманный ответ. — Мы ж с ним, почитай, одного поля ягода. У него в папашах разбойник был, да и меня мать бегом под забором родила. Только и разницы, что Федор Пантелеич миллионов налепить сумел, а я, дура, кроме рябин на морде, ничего не нажила. Так миллионы-то — сегодня есть, а завтра нет, сущность ихняя таковая улетучая… Вы это принимайте во вниманье на всякий случай, уж сколько раз я вам говорила, что откладывать надо!

Ужин Софья проглотила за минуту и тут же почувствовала, что глаза неумолимо слипаются.

— Федор, Марфа, я иду спа-а-ать…

— Вестимо, давно пора, — отозвалась Марфа, собирая со стола посуду. — Я вам уж разобрала, идите почивайте с богом. На липитицию-то завтра будить?

— Разумеется… — Софья вышла из кухни.

Мартемьянов поднялся было следом, но Марфа уже в спину ему пробурчала:

— Федор Пантелеевич, а вот вы бы Софью Николавну своим вниманьем сегодня не беспокоили. Она и без вас насилу на ногах держится. Явился не запылился, сокол ясный, когда барышне и так расстройства да ипохондрии довольно…

— Ну тебя вот только спросить позабыл! — недовольно буркнул Мартемьянов, уже стоящий в дверях. — Марфа, когда ты нос не в свои дела совать перестанешь?

— А вот не дождетеся, — как ни в чем не бывало отозвалась Марфа, поднимая с пола ведро с водой и опрокидывая его в рукомойник. — Что барышни дела, что — мои, все рядышком лежит.

— Может, и приехал зазря? — помолчав, спросил Мартемьянов.

— Может, и зазря! — отрезала Марфа. — Мы, знамо дело, понимаем, что вы этому дому хозяин и все тут, что ни есть, — ваше. Но только вам уж привыкнуть пора, что, когда у барышни примьера на носу, ей хоть весь свет вверх тормашками перевернись, — не заметит. А уж вашего-то в дому наличия и подавно. Обождали б недельку, а потом — хоть в Парижи ее везите!

— Ну, тады я у тебя сегодня останусь! — объявил Мартемьянов и, подойдя к Марфе, непринужденно прихватил обеими руками ее монументальную грудь под полотняной кофтой.

Рябое Марфино лицо не выразило ничего. Она спокойно опустила на пол ведро, вздохнула. Подумав о чем-то, деловито поинтересовалась:

— У вас завтра-то, Федор Пантелеич, никаких обедов-ужинов с нужными людьми не намечается? В обчество выходить не думаете?

— Да навроде нет. — Федор решительно потянул Марфу к себе.

— Оно наверное знаете?

— Да наверное… А тебе пошто надо?..

— Ну, тогда извиняйте. — И Марфин плотный веснушчатый кулак стремительно врезался в переносицу купца первой гильдии.

Мартемьянов отшатнулся, хрипло чертыхнулся сквозь зубы и немедленно ударил тоже, но Марфа была к этому готова и ловко увернулась, сшибив локтем две чашки со стола.

— Да чтоб вам света не дождаться!!! Посуду дорогую через вас колотить! — выругалась она и, не глядя на Федора, размашисто зашагала в сени за веником.

* * *

— Чертова холера, убью я тебя когда-нибудь… Ну, смотри, юшки-то!.. — смущенно ворчал спустя несколько минут Мартемьянов, сидя за столом и разглядывая пятна крови, пестрящие пол и столешницу. — И бьет-то, ровно мужик, аж искра из глаз пошла… За что взъярилась-то, дура?

— А за баловство, Федор Пантелеевич, — невозмутимо отозвалась Марфа, сметая в угол осколки. — И ведь мужик-то неглупый, а не разумеет, чего можно, а чего нет.

— Уж и титьки твои потрогать нельзя?.. Королевишна, глядите… Мало ль их народу-то трогало?

— Кому другому, а не вам! Смотрите, другим разом не пожалею, всерьез угощу! — Марфа вдруг выпрямилась, отбросив веник, и в упор, зло уставилась на Федора. — Сами прекрасно понимаете, что Софья Николавна мне все равно что кровная сестра, и я ей такую расподлянку, чтоб с ее предметом улечься, нипочем не устрою!

— Да нужон я ей будто, Марфа… — негромко сказал Мартемьянов, глядя в черное окно, за которым едва видимыми хлопьями падал снег.

Марфа внимательно посмотрела на него, но он, случайно или намеренно, не заметив этого, не повернулся.

— Нужон аль нет — дело ваше, — наконец произнесла она. — Что сами хотели, то и поимели, вот и разгребайте теперича как знаете. А мне промеж господ встревать нужды нет, я себе и в другом месте чего надо сыщу. Ступайте спать, ваше степенство, ночь-полночь, мне еще картофь назавтра скоблить.

— Угу… Нос-то разнесет за ночь, к утру вот этакая слива будет… — проворчал Мартемьянов, вставая и двигаясь к двери. — Что я Софье скажу?

— Скажете, что впотьмах в сенях на метлу наступили. Да выйдите сейчас во двор, сосульку от стрехи отдерите и подержите малость возле носа. Учить мне вас?.. Али сбегать за сосулькой-то?

— Ладно, сиди, я сам. Покойной ночи, злыдня…