Мгновенный наплыв беспамятства, несмотря на которое Антон все же успел почувствовать, что к нему словно бы присосалась гигантская пиявка. У него даже возникло желание ее сбросить, отлепить от своей головы, но оно, это ощущение, ушло вместе с беспамятством, забылось, словно его и не было.

А мир, в котором он находился, снова изменился. И теперь он был бесконечным полотном, разматывающимся ему под ноги, откуда-то издалека, сверху, с гигантского барабана. И на этом полотне были плоские деревья, ручьи и речушки, сочная, совсем настоящая, но тоже плоская трава.

Антон определил, что полотно разматывалось само, поскольку для движения по нему не надо было прилагать ни малейших усилий.

Вот остановиться… а чем не идея?

— Упорствуешь? — спросила красотка.

— Разве это преступление? — вопросом на вопрос ответил Антон.

— Нет. Это признак.

— Чего именно?

— Проблем. У тебя будут проблемы, большие проблемы в пути.

— Это плохо?

— Тоже — нет. Только упрямство осложнит тебе жизнь, сделает твой путь длиннее. Ты придешь туда же, куда и все, но потратишь на дорогу больше сил и времени. К чему такая расточительность?

— Это жизнь, — ответил Антон. — Жизнь не бывает расточительной.

— Она просто длится? — подсказала блондинка.

— Откуда знаешь? Не слишком ли ты молода для таких знаний?

— Приобрести их было не трудно. Всего лишь слегка перебрать барбитуратов, а потом заснуть спокойным, счастливым сном. Просто, как манная каша.

— Вот как… ты не можешь мне еще раз показаться?

Антону и в самом деле захотелось на нее взглянуть. Появились у него некоторые предположения, кем она могла быть. Кажется, в далеком, благословенном прошлом, когда все на планете Земля было еще замечательно, жила одна лицедейка… или как их там называли?

— Много будешь знать, плохо будешь спать! — засмеялась блондинка.

Смех ее вдруг приобрел материальное воплощение и, превратившись в длинную, серебристую струну, ушел вверх, наискосок, словно перечеркивая дорогу перед Антоном. Она, эта струна, кажется, была очень острой.

Волчонок подумал, что если его угораздит на нее наткнуться, то он может пораниться. И для того, чтобы этого не случилось, следует слегка притормозить. А разматывающийся свиток дороги приближал и приближал его к опасной струне.

Ну вот, подумал Антон, новое испытание. И конечно, теперь ему придется приложить все усилия, чтобы затормозить. А струна будет все ближе и ближе. Потом, в самый последний момент ему все-таки удастся…

Ну нет. Пусть этим занимается кто-то другой.

Сон? Кажется, он попал куда-то вроде сна. Где еще можно разговаривать с блондинкой, имеющей свойство задавать все время почти одинаковые вопросы, а так же исчезать прямо на глазах и смеяться смертоносным смехом? Раз так, то все эти опасности — воображаемые. Их не нужно бояться. Более того, их не стоит принимать во внимание. Иначе они станут еще более назойливыми. Появятся новые смертоносные струны, и не только они. Из дороги, к примеру, вырастут острые секиры, лезвия, мечи, с неба станут падать огромные камни, впереди покажутся стада самых разнообразных монстров.

Так не пойдет. Больше он не отступит.

— Решил стоять на своем? — спросила блондинка.

Он узнал ее голос безошибочно. Да и кто это еще мог быть, если не она?

— Почему бы и нет? — в очередной раз вопросом на вопрос ответил он.

— Понимаешь, что за подобные решения придется платить?

— Конечно.

— И готов?

— Как видишь.

— Хорошо, договорились. Ты гнешь свою линию.

Ухмыльнувшись, Антон спросил:

— Сомневаешься?

— Ничуть не бывало. Только прежде, чем ты совершишь это безумие, позволь дать тебе один совет.

— Совет?

— Да. Пригодится он тебе не скоро, и конечно, ты не обязан ему следовать, но все-таки мне хотелось бы тебе его дать.

— Говори.

— У тебя будет выбор, очень важный выбор, и прежде, чем его сделать, ты должен вспомнить старую мудрость: идти напролом — еще не значит идти к истине. С другой стороны, отступать, бездействовать — почти всегда означает проиграть. Время, невосполнимое время.

— Что-то я тебя не понимаю, — признался Волчонок. — А нельзя ли получить более подробные объяснения?

— Нет. Помни, что идти напролом — совсем не означает выиграть, а вот отступить — почти наверняка проиграть.

— Гм… глубокая мысль. Где ты ее почерпнула?

— Неважно. Иди своей дорогой, делай то, на что решился. Я оставляю тебя.

— Только напоследок — более не смейся, — попросил Антон. — Договорились?

— Не стану. С тебя хватит и одного раза. Вполне хватит.

— Думаешь?

Антон взглянул на струну. Та была уже совсем близко, и теперь можно было сказать, что она обязательно пересечет его грудь.

Ну и прекрасно! Он не боится. Вот сейчас это произойдет, и наваждение закончится. Конечно, это не спасет его от новой иллюзии. Но, может быть, она окажется более оригинальной?

За секунду до соприкосновения Антон, почувствовав, что его тело непроизвольно напрягается, подчиняясь неосознанному страху, гордо вскинул голову, чтобы хотя бы так продемонстрировать презрение к иллюзорным страшилкам, к этой дешевой, якобы смертоносной нити.

И ощутил нестерпимую боль в груди, в том месте, в которое она вонзилась.

А потом наступила тишина. Она была почти абсолютной, поскольку всем, прятавшимся в неглубоком овраге, казалось, что в воздухе еще стоит нечто вроде призрака, звукового послевкусия, оставшегося от бушевавшего над островом грохота разрывов.

Дядюшка-волк осторожно поднял голову и осмотрелся.

Похоже — все. Или это просто канониры преследователей решили на пять минут сделать перерыв, смочить горло синтепивом? Осушат по бутылочке и вновь примутся наполнять воздух грохотом, визгом осколков и летящей во все стороны безжалостной смертью?

Нет?

Один из ящеров, самый, получается, смелый, тоже осторожно поднял голову над краем оврага. Увидев, кто это, Дядюшка-волк невольно ухмыльнулся.

Конечно — Аркас. Кто еще?

— Что это было? — спросил он.

Дядюшка ответил:

— Спорим, даже с трех попыток не угадаешь?

Симпатия? Нет, никакой симпатии он к ящеру не испытывал. Но после общения с его начальником у Дядюшки-волка появились соображения, каким образом тюремщики, совершенно к этому не подготовленные, были отправлены в поисковую экспедицию.