тропу, прежде чем какая-нибудь добрая душа вовлечет его в разговор или в оздоровительную прогулку по парку. Вскоре он отказался от душа и уходил сразу же после массажа, а потом отказался и от него и сбегал из санатория тотчас после завтрака.

Что же до Веры Ивановны, то теперь она постоянно ходила с легкой улыбкой.

С самого начала они много разговаривали. Джон слушал ее, восхищаясь и чуть усмехаясь, а Вера Ивановна, удивленная тем, что культурный англичанин столь несведущ в литературе собственной страны, просвещала его по поводу Голсуорси, Сомерсета Моэма и Кронина. Постоянным предметом их разговоров был перевод местных названий. Следует ли перевести «Светлый Берег» на английский как Bright Shore? Лучше будет Bright Shores, полагал Джон, но не мог объяснить почему. А неужели всех англичан зовут Джон? Пожалуй, очень многих, но вот как быть с Верой? В санатории были две Веры Ивановны — сестра-хозяйка и диетсестра, да и доктора в московской больнице тоже звали Верой Ивановной. Ну, это еще ничего: в библиотеке, где Вера Ивановна работала в молодости, были целых три Веры Ивановны. Чтобы их различать, одну так и звали Верой Ивановной, другую Верочкой, а самое Веру Ивановну звали Малышкой.

Но ближе всего они становились в тихие минуты. Когда лист отрывался от ветви инжира и дрожал и крутился в воздухе со звуком, подобным жужжанию старых часов, готовящихся пробить положенный час, они в молчании ждали тяжелого глухого удара при его падении, и они замирали от металлического звона настоящих часов, которые где-то вдалеке били двенадцать; а когда ветерок доносил до них резкий запах эвкалипта, они инстинктивно приближались друг к другу на расстеленном пледе.

Джон постоянно докучал Вере Ивановне просьбой найти более укромное место для их встреч. Она же, стараясь не замечать его настойчивости, пыталась увильнуть от ответа. Джону не нужно было объяснять, что леса еще менее укромны, чем пляжи, — да, по сути дела, здесь и не было никаких лесов, только голый склон горы и парки, полные скамеек и площадок для игр. Но у Веры Ивановны была своя комната, так почему бы ей… не все ли равно, что подумает хозяйка. «Мне не все равно», — серьезно отвечала Вера Ивановна. Она приезжала к Клавдии Михайловне каждую осень в последние пять лет; как она сможет ни с того ни с сего привести в ее дом чужого человека, иностранца, и подняться с ним по лестнице в свою комнату? Джон приметил гостиницу около вокзала — не могут ли они снять комнату там? Она с иронией предложила ему попросить у директора санатория свой паспорт и объяснить, зачем это ему понадобилось. Ну хорошо, тогда, быть может, она уедет со Светлого Берега вместе с ним и приведет в Москве к себе домой? Ей пришлось объяснить, что она никак не может привести его в двухкомнатную квартиру, где одну из комнат занимал сын с семьей, а вторую она с мужем…

— Ваш кто? — воскликнул Джон так громко, что Вера Ивановна вздрогнула. — Вы сказали мне, что ваш муж умер.

— С чего вы взяли? — Она побледнела. — Он жив. Как и ваша жена.

— Вы сказали мне, что прожили в Москве десять лет со вторым мужем.

Вера Ивановна застонала.

— Нужно было сказать… Я употребила не то время… нужно было сказать в present perfect! В present perfect continuous… В общем, последние десять лет мы живем с мужем в Москве. Теперь вы понимаете?

Теперь он понял. Но, в конце концов, имело ли это какое-то значение? Не отвлекаясь на обсуждение английской грамматики, Джон упрямо возвращался к исходному пункту, как кошка, которая все лезет и лезет на стол, хоть ее то и дело спихивают оттуда. А не могла бы Вера Ивановна попросить какую-нибудь подругу одолжить им комнату на пару часов?

— Мои подруги очень бы удивились, — сказала Вера Ивановна.

Джон был в отчаянии.

— Что же делают русские, когда хотят… когда хотят побыть одни?

— Они разводятся, — сказала Вера Ивановна.

— Не слишком ли это… — Джон употребил слово drastic[50].

Тут же появился блокнот Веры Ивановны, который она всегда держала под рукой, чтобы заносить туда новые английские слова. Карандаш задрожал в ее руке, она искоса посмотрела на Джона, сияющая, как птичка, высмотревшая червячка, — drastic?

Джон пытался найти синоним. Пришедшее на ум слово extreme[51] показалось ему недостаточно емким.

Вера Ивановна все же записала слово. «Может быть, severe[52]?» — предположила она, не отрывая карандаш от бумаги, и, увидев, что он колеблется, добавила слово severe. Таким образом, она деликатно ушла от темы разговора, но при этом не могла не спросить себя, что же это за разговор у них завязался. Неужели ее втянули в обсуждение вопроса о средствах и способах совершения супружеской измены? Это ее-то, которая всегда предпочитала недосказанность в отношениях с людьми!

Наступил предпоследний день. Джон покидал Советский Союз, и им вряд ли суждено будет когда-либо увидеться вновь. Конечно же, Вера Ивановна позволит ему пригласить ее на ужин? Они закажут в ресторане свежую форель.

— Разогретую форель, — презрительно отвечала Вера Ивановна. — Приходите завтра ко мне, я угощу вас настоящей свежей форелью.

— А ваша хозяйка?

Вера Ивановна, вспыхнув, поведала ему, что хозяйка собирается уехать на целый день в Сухуми. Глаза Джона неистово сверкнули, и она поспешила добавить, что после завтрака они отправятся на автобусе в Серебряный залив, откуда открывается великолепный вид.

— Там горы подходят к самому морю. Раньше туда приезжал Сталин, но теперь его дача стала санаторием.

Джон уверил ее, что все будет так, как она захочет, а он захватит с собой на пляж бутылку вина, которую они потом разопьют под форель. Но Вера Ивановна сказала, что на следующее утро она не придет на пляж: у нее будет слишком много дел. Пусть принесет вино прямо к ней домой в час дня.

— Я даже не знаю, где вы живете.

Она посмотрела на него озорным взглядом.

— Я покажу. Пошли!

Джон знал: она живет где-то совсем рядом, но не ожидал, что они остановятся в нескольких шагах от вершины скалы, у калитки, мимо которой он проходил каждый день в течение месяца.

— Не могу себе представить, чтоб на свете нашлась еще одна женщина, которая молчала бы об этом так долго! — воскликнул он в чистосердечном изумлении.

— А что, англичанки такие скорые? — спросила Вера Ивановна.

Как только на следующее утро Клавдия Михайловна уехала в Сухуми, Вера Ивановна поднялась по лестнице за тяжелой сумкой, которую, как