Время от времени постоянные посетители все же спрашивали о происхождении свитка. Неприветливый владелец заведения на все расспросы раздраженно отвечал, что его отец завещал ни за что не снимать его с витрины, после чего разговор тут же сходил на нет. Однако самые любопытные, кому хватило упорства на несколько лет, всё же смогли выведать, что свиток из своих странствий привез его дед, который, испытав череду благоприятных событий, связал свою удачу с привезенным артефактом. Потому он и завещал непременно хранить свиток в витрине семейного заведения своему сыну — отцу нынешнего владельца, который продолжал исполнять это предписание.

— Сложно поверить, что нечто столь неприятное может приносить удачу, — шептались постоянные посетители.

— Да, но заведение и вправду процветает…

— Здесь весьма неплохая лапша и закуски.

— Все эти истории со счастливыми талисманами — странная штука.

— Да тот же Эбису[68], если присмотреться, довольно жуткий.

— Может, у свитка есть историческая ценность?

— Куда там, на нем даже подписи нет… — Хозяин магазина канцелярских товаров, увлекавшийся каллиграфией, покачал головой.

Он прослыл своего рода экспертом в искусстве письма, потому его часто называли Молодым Мастером[69], несмотря на то, что ему было хорошо за сорок. Как-то раз у него была возможность поближе изучить свиток, когда тот достали во время очередной уборки. Чем больше он его рассматривал, тем более невзрачным и потрепанным тот ему казался. Постоянно находясь на солнце, в месте с неконтролируемой температурой и влажностью, свиток с годами весь покрылся мелкими коричневыми пятнами, линии рисунка стали едва различимы, а цвета совсем поблекли. Будь у него хоть какая-то историческая ценность, сейчас она была безвозвратно утеряна.

Молодой Мастер из магазина канцелярских товаров ломал голову над тем, что же пытался изобразить автор.

Примерно по центру располагалась фигура мужчины, и проблемы начинались уже на уровне композиции — было совершенно не ясно, что должно было стать ее главным объектом. Все выглядело так, словно небольшой кусок был вырезан из ширмы большего размера и приклеен на свиток самым неэстетичным способом — сделавший это человек, казалось, даже не задумался о красоте.

Что же это был за мужчина?

Он мог быть отшельником или мудрецом, но по изображению было не определить его возраст. Лицо непримечательное, гладкое, без морщин, но его выражение передавало ощущение старости, потому-то и оставалось в памяти. Однако одна неестественная деталь все же пробуждала в сознании смотрящего неприятное ощущение беспокойства. Именно из-за нее, должно быть, и появилась эта история о свитке, изображавшем призрака, а не обычного человека.

Эта странная деталь была изображена на лбу у мужчины со свитка.

Краски со временем поблекли, но можно было с легкостью различить еще один глаз. Совсем небольшой, прямо по центру между бровей, с черным зрачком посередине. У мужчины на свитке было три глаза. У мужчины, не похожего на Будду или добродетельного персонажа сказаний, был Третий Глаз. Это, несомненно, вызывало неприятное волнение у смотрящих. Среди детей ходило множество слухов и страшных рассказов, например, о том, что по ночам третий глаз светился, стоило встретиться с ним взглядом, проходя мимо, — прямо как в старых легендах о призраках.

Действительно, это было необычное изображение, но на первый взгляд третий глаз можно было легко принять за пятно или кляксу, попавшую на поверхность свитка. Ничто в свитке не привлекало особого внимания, заставляя рассматривать линии и детали, потому даже его ценность как настенного украшения была сомнительной. Стоит ему еще с десяток лет вот так повисеть на солнце, как изображение наверняка окончательно исчезнет.

Однако внимание Мастера привлек молодой мужчина, в последнее время приходивший, чтобы рассмотреть свиток в витрине, — он успел запомнить его, увидев уже дважды или трижды за последние несколько месяцев.

Мужчина производил впечатление, обратное впечатлению от свитка. Он был одет в неприметные серые брюки и белую рубашку с коротким рукавом и открытым воротом, которая, хоть и не выглядела новой, была всегда тщательно отглажена. Все его вещи казались стерильно чистыми. Волосы были коротко пострижены, а лицо выделялось аккуратными точеными чертами. На теле не было ни сантиметра лишней плоти, что делало его похожим на только что высеченную из камня статую.

У него было красивое лицо. Бледная кожа и отсутствие румянца делали заметнее его живые темные глаза, глубоко посаженные под красиво изгибающимися бровями.

На улицах города, вздувшегося как огромный волдырь во время жаркого сезона дождей, лишь этот молодой мужчина излучал прохладное спокойствие.

Сколько же ему было лет?

Мастер долгое время не мог определиться: на вид мужчине можно было дать чуть больше двадцати, но что-то в его облике делало его старше.

«Я где-то уже видел его лицо. Давно, еще в детстве, у обочины белой дороги…» Мастер вспомнил точеный профиль мужчины в кепке со звездой на ней.

Неужели Тоси?

Он удивился тому, как легко смог вспомнить это имя.

Красивый профиль Тосио, заглянувшего домой перед уходом на войну, — сцена, которую он наблюдал в детстве, была жива в его памяти даже сейчас.

Самый одаренный из всех родственников, его дядя Тосио окончил подготовительную школу в Нагоя и поступил в Военную академию. Его сдержанная красота вызывала восхищение и мужчин, и женщин, а любовь к детям и спокойный характер притягивали к нему малышей. Стоило им завидеть его, как они с криками «Тоси-тян! Тоси-тян!» неслись ему навстречу и путались у него под ногами, как маленькие щенки. «И я был среди них», — заметил про себя Мастер.

У дяди Тосио был такой же взгляд. Он выглядел старше своих лет. Словно он один нес на плечах груз всего мира, наложивший отпечаток грусти и беспокойства на выражение его спокойных глаз.

Когда война окончилась, дядя не вернулся домой. Им сообщили, что он погиб на материке; его останки так и не вернули на родину. Поэтому для Молодого Мастера дядя Тоси навсегда остался молодым и красивым. Именно его образ всплыл в памяти, стоило Мастеру увидеть мужчину, рассматривавшего свиток в витрине лапшичной. Обычно тот подолгу стоял напротив витрины, напряженно вглядываясь, пока вдруг не разворачивался и не уходил, словно резко потерял интерес.