У меня скрутило живот. Адаптированное военное построение не описывалось в памфлетах. Они пошли намного дальше.

– Там было несколько городских стражников, – продолжила Алиса. – Солдаты просили бунтарей уйти, но кто-то… толкнул их.

– Кто кого толкнул? – спросила я холодным, но чистым, как лед, голосом.

– Красные колпаки. Они начали толкать солдат. Не знаю, хотели ли они создать серьезный конфликт, или просто некоторые из них вышли из-под контроля. Потом прибыло подкрепление из Каменного замка… с винтовками… По их красным мундирам я поняла, что это были стрелки. Они…

Она сникла.

– Они стреляли в них? – спросила Пенни. – Ну, в тех, кто толкал стражей?

– Бунтари не разбежались. И там были выстрелы. Я не знаю, находился ли там Кристос. На площади начался хаос, и я побежала.

Пенни сердито посмотрела на нее, и Алиса заплакала. Я какое-то время молчала, потом задала вопрос, который не давал мне покоя с тех пор, как моя помощница начала рассказ.

– Ты никого не узнала из мятежников?

– Вы имеете в виду вашего брата?

Я жарко вспыхнула румянцем, но тон Алисы не вызывал сомнений. Это было просто выяснение уже известного всем факта.

– Да, я об этом и спрашиваю.

Она слегка успокоилась.

– Нет, не видела. Но я ничему не удивляюсь. Возможно, поэтому он и исчез.

– Что ты хочешь сказать? – испуганно спросила Пенни.

Алиса сложила руки на груди – терпеливая, как учительница.

– Если они атаковали солдат, то, наверное, у них имелся какой-то план, верно? И если Кристос вовлечен в их дела, как это выглядит со стороны, он прячется где-то в подполье, ожидая конкретных действий.

– Наши парни не нападали на стражников, – ощетинившись, крикнула Пенни. – В них начали стрелять!

Алиса покачала головой, слишком расстроенная, чтобы спорить с подругой.

– Значит, Кристоса там не было, – сказала я. – Он не признает насилие. Он всегда говорил, что мы должны менять мнения людей…

– Но зачем? – Голос Пенни напугал меня. – Зачем менять эти мнения? Знать все равно не изменится.

Я покачала головой. Это был вид экстремизма, к которому брат прибегал после долгих ночных споров в тавернах. Я никогда не относилась к нему серьезно. Но почему Пенни приняла этот довод? Или скорее не приняла его, а выражала общие идеи того движения, которого я не понимала.

Мне пришлось напомнить им общие правила.

– В нашем ателье мы не говорим о подстрекательстве. Давайте считать, что это нам не позволительно.

Я кивнула на доску заказов с именами знатных семейств. Не таких знатных, как леди Виола, но все же дворян, которые платили хорошие деньги. Здесь же были имена жен успешных торговцев и их дочерей, без сомнения, не желавших рисковать своим успехом из-за революции.

– Я не говорю о мятеже, – сказала Пенни. – Но вы можете честно признаться, что симпатизируете им.

Меня задели ее слова.

– Не важно, что я…

– Нет, важно! Мой брат учится у мясника, который соседствует с нами. Четыре года, и никакой платы! Просто учеба в надежде, что Лорд Монет подпишет однажды передачу прав на владение лавкой. А он не подпишет.

– Конечно, это нечестно. Мне тоже не нравятся правила ведения мелкого бизнеса.

– Если они вам не нравятся, почему вы не сражаетесь вместе с ними?

Это был аргумент, который Кристос приводил снова и снова.

– Когда мой кузен потерял работу, его семья бедствовала всю прошлую зиму. Знать решает, кому работать, а кому – нет. Но они забывают, что это означает, что одни едят, а другие – нет.

– Пенни…

Алиса вытерла тыльной стороной ладони свои мокрые щеки.

– Нет, с меня хватит! – закричала Пенни.

У меня возникло чувство, что они обсуждали эту тему много раз, когда я не слышала.

– Мне хочется рассказать кому-нибудь о том, чего я жду и что я вижу. О том, что мы имеем теперь, и как все улучшится, когда придет революция.

Она сжала губы, и я увидела слезы, собравшиеся в уголках ее глаз.

– Пусть даже без Кристоса. У Джека и Нико много идей, и Лига слушает их.

Алиса открыла рот, желая поспорить, но я лишь покачала головой, хотя никогда не чувствовала себя более нервно – даже выслушивая самые жаркие аргументы Кристоса, когда он пересказывал подстрекательские памфлеты Лиги. Если уж Пенни стала ярой революционеркой, открыто поддерживающей восстание, то все могло случиться.

– Я разделяю их недовольство, но не симпатизирую насилию. Никто здесь не будет агитировать за революцию – по крайней мере в пределах моего магазина или там, где наши… ваши клиенты могут услышать такие разговоры. Это ясно?

Пенни неохотно кивнула, и, хотя мне приходилось гнуть свою линию, меня нервировало укрепившееся мнение, что я понимаю недовольство, ведущее к бунту. Я больше не могла притворяться, что Лига влияет на людей только словами. Хотели они того или нет, но события на Площади фонтанов означали, что была пересечена – и даже стерта – некая невидимая черта. Красные колпаки рисковали жизнями. Защищая свои требования, они противостояли королевским стрелкам. Кровопролитная революция стала на шаг ближе, чем прежде. А если дело дойдет до революции, на чьей стороне буду я?

На следующий день Площадь фонтанов выглядела иначе. Сторонники Красных колпаков называли Бойней смерть двенадцати застреленных товарищей и еще пятерых, которые умерли в больнице. Те, кто симпатизировал солдатам, называли это событие Бунтом – за массовое сборище Красных колпаков, наводнивших площадь своими криками. Я же не знала, как назвать случившееся. Впоследствии Лорд Ключей выставил на площадь и прилегающие улицы вооруженный патруль. Никто не чувствовал себя в безопасности.

Хотя несколько магазинов закрылось, Алиса и Пенни стоически пришли на следующий день выполнять свою работу, упрямо полагаясь на обещанные деньги. Мы с тихой решимостью продолжали шить, словно уверенность наших игл и выносливость нитей могли повлиять на растущее беспокойство за дверями ателье.

После стрельбы на площади я решила не расспрашивать о брате в Каменном замке, ведь при расследовании событий меня могли арестовать. Но все же я тревожилась о его пленении – о том, что Лорд Ключей подавит этот мятеж и его лидеров. Я даже подумала о предложении Теодора помочь моему брату. Герцог имел связи в городе – и знал Лорда Ключей, который командовал городскими солдатами. Поэтому, когда от него пришла записка, приглашавшая меня прийти и посмотреть на изменения в оранжерее – сообщение, написанное каллиграфическим почерком на благоухавшей розами бумаге, – я оживилась, хотя по-прежнему была не уверена, смогу ли попросить о поддержке. По правде говоря, Кристос имел плохую привычку сначала думать о себе и своих причудах, а потом о других людях. Он так горячо вступал в новые проекты, что много раз забывал предупредить меня об этом. Например, что он будет работать всю неделю или останется у университетского друга на несколько дней, чтобы посетить вечерние лекции.