Лицо герцога наливается бешенством, он судорожно цепляется руками за подлокотники.

Не сводя взгляда с Нортумберленда, господин Хангейт продолжает:

— Ее величество полагает странным, что Совет не известил ее о смерти короля, ввиду чрезвычайной важности этого вопроса. Но, зная вас как людей мудрых и рассудительных, она выражает надежду, что впредь вы будете служить ей верой и правдой. — Он снова кланяется лордам, после чего продолжает: — Позвольте заметить, что королеве Марии известно о ваших колебаниях, однако она от души надеется, что вы заботились исключительно об интересах государства. Ее величество не может допустить и мысли о том, чтобы члены Совета руководствовались злыми намерениями. А потому можете не сомневаться, милорды, что она милостиво относится к вашим деяниям и готова полностью и по доброй воле простить их, дабы избежать кровопролития и насилия. Королева полагает, что вы в полной мере оцените ее снисходительность и добросердечие. В связи с чем просит и требует, чтобы вы, милорды, в духе верности Господу и ее величеству, в духе чести и преданности, обеспечили ее законное право на трон, которое должно быть провозглашено в столице нашего государства городе Лондоне и других местах! Да не обманете вы тех ожиданий, которые Божьей милостью королева Мария на вас возлагает!

В ответ на речь посланника воцаряется испуганное молчание, и лишь герцогиня Нортумберленд нарушает его, громко воскликнув:

— Милорд, я полагала, что вы послали людей, дабы захватить принцессу Марию!

— У принцессы Марии нет армии, которая могла бы поддержать ее смелые заявления, — с трудом удерживаясь в рамках вежливости, говорит Нортумберленд.

Однако, похоже, он выдает желаемое за действительное, поскольку Хангейт тут же парирует:

— Это не так, милорд. Ее величество собрала немало преданных ей джентльменов и разослала письма-призывы во все города королевства. Более того, она дала всем знать, что сохранит в Англии религию, установленную ее братом, и не станет производить жестких изменений.

— Дайте мне это письмо и убирайтесь, — говорит Нортумберленд, и Хангейт уходит, непочтительно ухмыляясь, к великому неудовольствию милорда.

— Она буквально вытащила ковер из-под ног герцога, — бормочет Пембрук. На его лице растерянное выражение. Гарри мрачно кивает. — Ее заявление о терпимости к протестантам многим придется по душе. Теперь Марию больше не будут считать врагом истинной веры.

— Как бы не так! — в ярости восклицает моя мать. — Можно подумать, я ее не знаю. Да Мария — настоящая фанатичка. Не успеет корона оказаться на ее голове, как всю эту пресловутую терпимость как ветром сдует.

А вот моя сестра Джейн за все это время не произнесла ни слова. Я искренне верю, что для нее королевский титул не слишком важен, а потому и новый неожиданный поворот в этом деле ее мало волнует.

— Я заверяю ваше величество, что принцесса Мария — одинокая женщина, не имеющая ни друзей, ни влияния. Она ни в коей мере не может угрожать вашему законному праву на трон, — обращается к Джейн герцог.

Его слова подтверждают и несколько членов Совета. Моя сестра наклоняет голову, но ничего не говорит в ответ.

Нортумберленд поворачивается, подзывает стражника и приказывает:

— Арестуйте этого Хангейта и бросьте в темницу за дерзость!

У меня на глаза наворачиваются слезы. Вторжение Хангейта испортило всем настроение, атмосфера праздника бесследно испарилась. Торжество явно закончилось: герцог поднимается и просит членов Совета следовать за ним.

— Мы должны составить документ, дезавуирующий все претензии принцессы Марии, — говорит он им.

Со скрежетом отодвигаются стулья и скамьи: лорды удаляются в палату Совета. Я ничуть не сомневаюсь, что они проявят решительность и немедленно покончат с внезапно возникшей угрозой.

Члены Совета долго не возвращаются. Мы с Гарри сидим рядом с герцогиней Пембрук, прихлебывая вино, приправленное пряностями, — его принесли тем, кто остался за столом.

Джейн уходит в спальню. Прежде чем удалиться в королевские палаты, она проходит мимо кланяющихся и шаркающих ногами придворных, тепло обнимает и целует меня.

— Спокойной ночи, сестренка, — говорит Джейн тихим голосом, не позволив мне присесть в реверансе. — И помни: мне эта корона не нужна, так что она никогда не встанет между нами. Прошу тебя, помолись за меня. Члены Совета хотят сделать Гилфорда королем, но я никогда на это не соглашусь. Так что проси Господа, пусть даст мне силы воспротивиться.

— Непременно, — обещаю я, а про себя думаю, что, если бы меня вдруг сделали королевой, я бы ни за что не отказала в короне Гарри. Но сейчас меня больше волнует другое.

— А что, если принцесса Мария будет продолжать упорствовать в своих претензиях? — обращаюсь я к мужу и свекрови. — Надеюсь, у нее не так уж много сторонников?

— Мы должны молиться, чтобы этого не случилось, — отвечает Гарри. — Не переживай, дорогая. У нас много чего впереди, особенно сегодня ночью.

Его слова успокаивают меня. Я молода и влюблена, и моему счастью ничто не может помешать.

Члены Совета наконец возвращаются, и Пембрук со строгим лицом присоединяется к нам.

— Сегодня я должен остаться здесь, в Тауэре, — говорит он. — В королевских покоях разгорелась свара не на шутку. Джейн наотрез отказалась назвать Гилфорда королем, и его мать вне себя от бешенства. Откровенно говоря, я бы предпочел находиться где-нибудь в другом месте. Но вы должны вернуться в Байнардс-Касл.

Графиня зовет свою горничную и просит принести ее плащ.

Зал пустеет, придворные расходятся — оставаться более не для чего. Граф провожает нас к Придворным воротам, где уже ждет лодка. По пути меня внезапно охватывает приступ страха, накатывает непреодолимое желание бежать со всех ног. Я не могу объяснить это логически, потому что страх мой какой-то неопределенный и, кажется, совершенно не связан с судьбоносными событиями последних дней. Скорее это… Неужели предчувствие чего-то дурного? Меня пробирает дрожь. К счастью, волна паники быстро отступает. Наверное, всему виной сегодняшние обильные возлияния.

Когда лодка подплывает к пристани, Пембрук бормочет:

— А теперь послушайте, что я вам скажу. Боюсь, мы попали в скверную ситуацию. Марию в народе всегда любили. А твоя сестра, Катерина, совершенно никому не известна. И принимали ее сегодня весьма прохладно. Все считают, что она — игрушка в руках Нортумберленда, а его, как известно, не слишком жалуют. Да еще это письмо от принцессы Марии: оно раскололо членов Совета. Во время заседания я почувствовал некоторое охлаждение со стороны части лордов, а кое-кто даже открыто высказывал свои подозрения: дескать, Нортумберленд хочет посадить на трон Гилфорда. Когда я покидал палату Совета, граф Эрандл отвел меня в сторону и сказал, что, на его взгляд, когда герцог станет не только лордом-президентом Совета, но еще и свекром королевы, его высокомерие возрастет стократ. А потом Винчестер признался мне, что поддерживает Нортумберленда только потому, что боится за собственную шкуру. Не сомневаюсь, что некоторые лорды сейчас выжидают, куда ветер подует.