его долги были заплачены. Он полагал, что община, которая в действительности расходовала на него много денег, не будет так глупа, чтобы платить за него долги. Она даже вернула ему деньги, внесенные им на содержание его детей. (Это имело свое основание: община хотела лишить его права вмешиваться в воспитание детей).

Когда он однажды, придравшись к чему-то, оставил свою службу, не уведомив об этом заранее работодателя, то последний задержал у себя его рукописи. Пациент обратился к общинным властям, которые нашли, однако, что дело не так спешно и что теперь рождественские праздники. Тогда он написал союзному совету, от которого, несмотря на праздники, был получен ответ, как общиной, так и им – простым рабочим (выражение, которое он любил употреблять). И это послужило для него доказательством, что его дело находится в руках члена совета Н. Много лет тому назад в пылу спора он вышел из состава своего политического кружка, после чего общинный полицейский чиновник предложил ему поступить в христианский кружок; теперь ему стало ясно, что это было предложено по предписанию будущего члена совета Н., чтобы обезвредить пациента в политическом отношении. И так далее.

Половая жизнь была в этом случае хотя и не совсем нормальна, но понижена не в такой мере, как я это наблюдал в других случаях. Может быть, это обстоятельство находится в связи с его маниакальным состоянием. Однажды пациент застал свою жену с другим; он повалил обоих на пол и нанес им ранения; при этом из различных высказываний больного видно, что он бессознательно поставил суду в вину как приговор о разводе, которого он сам домогался, так и обоснование этого приговора. Не случайно же его сутяжничество исходило из той мысли, что с таким приговором на руках он не сможет больше вступить в брак, он – который давно убедился в том, что не сможет ни подыскать себе настоящую подругу жизни, ни вести правильный семейный образ жизни. Он посещал свою жену и после развода. А между тем в продолжение брака он не раз отсылал ее из дому и по целым годам жил вдали от нее, причем суд не установил, чтобы он нарушил супружескую верность. Во время исследования он точно также говорил довольно равнодушно о двух своих женах, и его рассказ о покушении на жизнь своей жены и ее любовника звучал как выходка маниакального больного, а не как настоящая ревность.

Механик с хорошо развитым интеллектом и несколько маниакальным темпераментом, стремившийся возвыситься, не добивается никаких успехов. Он имеет успех только как политический агитатор, да еще в одном не совсем чистом деле, в котором он должен был вступить в конфликт с чиновником, занимавшим высокое служебное положение. С одной стороны, это ему льстит, но вместе с тем это не безопасно для него, стремящегося занять высокое положение. К этому комплексу присоединяется приговор о разводе, который одновременно задевает его отрицательные качества, как супруга. Оба эти вопроса переплетаются друг с другом; образуется бредовая система, впитывающая в себя все неприятное, что случается с пациентом. Заменив простодушное швейцарское выражение «грубиян» выражением «жестокий человек» суд действительно поступил не совсем справедливо, но если бы эта обида не упала на почву его комплекса разбитой служебной карьеры и семейной жизни, она не могла бы вырасти в эту бредовую систему. У пациента никогда не было галлюцинаций. Вскоре после его выписки он был подвергнут экспертизе в другом кантоне.

Случай 7. Переплетчик

Переплетчик, женат, родился в 1869 году. Отец его вспыльчив, старшая сестра периодически страдала душевной болезнью, другая сестра – лгунья и воровка; его сводный единокровный брат был несколько раз осужден, умер в психиатрической больнице.

Сам он с детства был весьма ограничен и оставался на второй год в каждом классе начальной школы. Во время путешествий он часто страдал головными болями, по поводу которых однажды даже поступил в больницу. Всегда был несколько возбужден, вспыльчив, иногда даже бил свою жену, но вслед за этим просил прощения. Всегда был боязлив, скромен и застенчив.

С конца 80-х годов он состоял во внебрачном сожительстве с одной католичкой. Так как сам он был правоверным протестантом, то он решил обвенчаться с ней лишь в 1892 году, но впоследствии постоянно упрекал себя за это; он чувствовал себя виновным перед пастором, который венчал его и кирху которого он посещал каждое воскресение, в том, что он не спросил его совета; он испытывал прямо-таки страх перед этим пастором. Два года спустя после свадьбы он прошел однажды мимо этого пастора, который держал, свою паству в строгом подчинении и прибегал с этой целью к религиозному внушению. Пациент узнал его только тогда, когда тот уже прошел мимо, но тем не менее он сделал еще попытку поклониться ему, после чего он решил, что пастор этого не заметил. Он был в отчаянии, что пастор примет это за обиду. Вскоре ему показалось, что его товарищи по работе, узнав о происшедшем, обращаются с ним не так, как прежде, и при случае посмеиваются над ним. Он думал также, что по этой же причине ему не повышают жалованья. Однако, в ближайшее время дело не пошло дальше того, что он выражал свое недовольство и несколько раз менял своих работодателей, но так, что это не особенно бросалось в глаза окружающим.

Только шестью годами позже, в 1900 году его состояние ухудшилось; поводом к этому было событие, аналогичное первому: он говорил с соседом по работе о своем намерении оставить службу; в это время вошел хозяин. Испугавшись, он опять забыл поклониться. Он начал бояться, что хозяин обиделся на него за это. Как ему показалось, ему давали теперь более трудную работу и чаще делали замечания. Его соседи по работе тоже заметили, что он уже больше не на таком хорошем счету, и начали придираться к нему в мелочах. Он решил теперь не проявлять больше недостатка в должном уважении и стал из предосторожности кланяться даже незнакомым, полагая, что каждый обращает внимание на то, кланяется ли он или нет; наконец, он пришел к мысли, что прохожим дают знать по телефону о том, что он идет. В продолжение двух ближайших лет состояние его ухудшалось; он вообразил, что люди не замечают его поклонов, становился поэтому все назойливее и настойчивее, кланяясь одним и тем же лицам по нескольку раз, бегал за ними, чтобы повторить свой поклон. Он стал также кланяться своей жене; так, например, проснувшись, он каждое утро говорил ей: «Доброго утра, мадам Мейер», причем с течением времени он повторял это приветствие все больше