Вдруг на стенах показались люди. Сначала подумалось, что это вышли мурзы, посмотреть на своих. Терентий довольно хмыкнул: пусть увидят, что с ними со всеми будет, если не освободят оставшихся в полоне русичей и не перестанут разорять русские города и веси! Но радоваться не пришлось. Стоявшие на стене люди вдруг подняли пищали, один за другим взвились дымки, и в привязанных к кольям их соотечественников… полетели пули!

Терентий даже не сразу поверил – казанцы бьют своих?! Убивают татар, которых никто губить не собирался?! И это вместо того, чтобы попытаться их спасти или на худой конец выкупить?

Со стен доносились какие-то крики. В ответ один из привязанных татар тоже закричал. Русские наконец опомнились и тоже принялись стрелять в ответ, заставив казанцев отступить со стен. Пушкари, подсуетившись, дали залп из трех пушек. На стене остался только один татарин, который все равно что-то кричал своим вниз. Ему отвечали, правда, не очень уверенно и громко.

Терентий пнул привязанного к ближнему столбу пленного:

– Чего он кричит?

И сообразил, что татарин вряд ли поймет русскую речь, но тот оказался понятливым, усмехнулся:

– Кричит, что лучше нам погибнуть от руки своих, чем от ваших нечистых рук, шакалы проклятые!

Терентий изумленно раскрыл на него глаза:

– Это про шакалов он кричал или ты?

– Все мы! – Лицо татарина перекосила злоба, выкрикивая проклятия, он брызгал слюной. Терентий даже незаметно вытер руку, на которую слюна попала, точно та могла оказаться ядовитой.

– Во дурак…

А со стены полетели стрелы, разившие пленных.

В шатер Ивана почти вбежал князь Курбский:

– Государь! Татары своих бьют!

– Что?! – изумился Иван.

– Как есть бьют! – подтвердил возле входа в шатер князь Горбатый-Шуйский. Это он со своими сумел захватить почти четыре сотни пленных. – Кричат, чтоб лучше гибли от своей чистой руки, чем от нечистой христианской!

Зубы Ивана скрипнули от злости.

– Хотят гибели своих?! Пусть видят ее! Всех перебить немедля у них на виду! – Царь обернулся к Курбскому: – Больше с ними не возиться, пленных не брать! И с подкопом поторопитесь!

Казанцы-перебежчики рассказали, что в городе воду берут из подземного ключа у Муралеевых ворот. Под них начали второй подкоп. Работавший с утра до вечера заступом Хотюня с трудом распрямился. Который день на четвереньках или совсем ползком. Шире долбить нельзя, подкоп может обвалиться, да и казанцы услышат, потому крючились, согнувшись в три погибели. В подкопе воздуха мало, дышать тяжело, со лба пот льет ручьями, застилая глаза, но мужики работают, долбят и долбят, проталкивая землю назад ногами. Чем скорее доберутся до их тайника со свежей водой, тем скорее падет Казань. Небось, как пить нечего будет, станут казанцы сговорчивей?

Орудуя заступом, Хотюня размышлял, тихо разговаривая сам с собой. Кто бы эту Казань трогал, если бы они не налезали всякий год на русские города, что ближе к Москве! Царь Иван Васильевич хотя и молод, а, говорят, разумен. Сколько раз казанцам предлагал своего Шигалея, чтоб только жили тихо и русских не убивали, не полонили. Так нет ведь, басурманы проклятые, ни единого годка покоя от них не было! У Хотюня жену с малыми детками увели, пока он сам на торг во Владимир ездил. Сгинули, видать, в полоне Зорюшка и лапушки дочки-погодки. И сынок пропал тоже… От воспоминаний о погибшей из-за насильников семье заступ в руках русича застучал злее.

Таких, как он, много, почти у всех, пришедших к Казани, родные погибли от рук басурманов, у каждого есть свой спрос с проклятых. Оттого и злы русские, оттого и не миновать расправы казанцам. Зря они не согласились встать под руку молодого царя Ивана, решилось бы все добром. Нет, не захотели колени преклонить, прощения за все свои злодеяния попросить. Русские хотя и страшный счет к казанцам имеют, но повинную голову меч не сечет, простили бы небось. Так нет ведь! Закрылись, проклятые, в своем городе за стенами, даже оттуда пакостят, как могут. Вот потому и не ждать им пощады, когда русские все же возьмут Казань! И чтобы это случилось скорее, Хотюня и такие же, как он, долбят и долбят сырую землю, задыхаясь в подкопах, мечтая только об одном: расквитаться с обидчиками.

Выбравшись на поверхность, Хотюня долго сидел, глядя на крепкие стены Казани. Рядом тяжело опустился наземь такой же, как он, копатель Михей. Тоже посидел, вглядываясь в даль, потом вздохнул:

– Слышь, Хотюня, я чего думаю…

– А? – устало отозвался тот.

– Мы колодезь нарушим, а там ведь тоже бабы с детьми…

– Ну? – подивился Хотюня. Чего это Михей? Ясно, что в городе баб с детишками полно.

– Жалко их… А как на приступ пойдем, всех без разбору бить станем?

Хотюня ответил, не раздумывая:

– Я баб бить не стану. Хотя они наших не жалели!

– Так они басурманы, а мы русские!

– Ага, потому им можно моих было в полон угнать с веревкой на шее?! Любого казанца, какого увижу, задушу своими руками! И баб бы их всех перебить, чтоб татей не рожали!

– Бабы не виноваты, – почему-то смущенно возразил Михей. Хотюня вздохнул:

– Бабы нет. И детишки тоже. Да только старше станут, нам мстить начнут. А наши дети им…

– Будет ли конец этой мести?

– Нет. Пока род людской будет жив, не будет.

– А священник говорит, что прощать надобно уметь даже заклятому врагу…

– Вот пусть он и прощает! А я как своих детишек и женку вспомню, так никому простить не могу! Потому, как в город попаду, так не пощажу ни единого татя! – Кулаки Хотюни сжались так, что ногти впились в ладонь, оставив красные следы. Покосившись на пудовые кулаки товарища, Михей понял, что многим казанцам несдобровать при штурме, у многих русских кулаки вот так сжимались при мысли о мести насильникам.

Через пять суток князь Серебряный услышал в подкопе над головами голоса людей, пришедших за водой. Когда в подкопе взорвали 11 бочек пороху и вместе с тайником взлетела часть стены, особо горячие русские полки бросились в город. Царь едва удержал от немедленного штурма остальных.

– Царь Иван Васильевич, пошто не даешь побить поганых? Многих уложили уже, чего же оставлять других?

– Подождать надобно, в малый пролом многими силами не войдешь, только людей погубим.

Не знавшие о втором большом подкопе разводили руками: и чего ждать?

Тем временем на городские стены выходили местные колдуны и ворожеи, мерзко ругались, срамно показывали голые зады, размахивали тряпьем в сторону русских, выкрикивая какие-то заклинания. Сначала московитов такое чудачество смешило. Но однажды к князю Андрею Курбскому подошел пушкарь и, кивнув в сторону изгалявшихся на стене казанцев, мрачно пробасил:

– Ныне кривляются, значит, к вечеру либо ветер, либо ливнем польет…