Принятая 12 июня 1990 года Декларация о суверенитете стала недвусмысленным знаком для автономий, что вопрос о возможном выходе из состава России для них закрыт. В нашей Декларации нет ни слова о выходе России из СССР. Напротив, там черным по белому написано о решимости республики «создать демократическое правовое государство в составе обновленного Союза ССР». И, как я уже тысячу раз писал и говорил, именно Россия вместе с Казахстаном до самого конца оставалась в составе СССР — юридически и фактически.

Не верите мне — почитайте газеты того времени: найдете кучу обвинений в адрес Ельцина, что он слишком держится за сохранение СССР, занимает прогорбачёвскую позицию в вопросе о Союзном договоре. Причем не только демократы, но и прочие депутаты Верховного Совета РСФСР кричали, что Ельцин чересчур лоялен союзному центру, «верен союзническому долгу перед президентом СССР»[40]. А теперь получается, что картину все рисуют прямо обратную!

Ну и, наконец, последнее.

Наша Декларация о государственном суверенитете была принята не узким кругом ограниченных лиц, а Первым съездом народных депутатов РСФСР, причем подавляющим большинством голосов: за — 907, против — 13, воздержались — 9.

Кстати, хочу напомнить, что съезд состоял отнюдь не из демократов: 920 депутатов были членами КПСС. И эти коммунисты почти единогласно проголосовали в поддержку декларации, потому что на тот момент все четко понимали опасность происходящего.

Так что если придерживаться только фактов, то винить Ельцина в развале СССР — полная глупость. Всё было ровно наоборот. Ельцин, признает это кто-то или нет, сохранил в целости Россию. Этого никто уже не изменит и не перепишет.

И еще он, как мог, пытался сохранить хоть что-то от СССР, чтоб было от чего оттолкнуться для новой интеграции. Не будь его воли и опыта, всё могло бы быть значительно хуже. Так что весь этот страшно живучий миф о том, что Ельцин развалил страну, рано или поздно рассыплется в прах, а правда восторжествует.

И лично я уверен в этом на все сто процентов.

Есть еще такой очень прочный миф, что российские автономии учинили бузу не потому, что союзный центр дал им отмашку, приравняв к государствам, а потому, что Ельцин сам предложил «брать столько суверенитета, сколько смогут проглотить».

Опять-таки, чтоб разобраться, где ложь, а где — правда, не слушайте ничьих мнений, а читайте документы и хроники, сравнивайте даты!

Итак, «план автономизации» был запущен в апреле 1990-го.

12 июня мы приняли Декларацию о государственном суверенитете РСФСР. Там, с одной стороны, четко записали, что РСФСР — это не сумма отдельных единиц, не добровольный союз автономий, а «государство, созданное исторически объединившимися в нем народами». А с другой стороны, подтвердили «необходимость существенного расширения прав» не только автономий, но и всех остальных, как нынче принято говорить, субъектов федерации — краев и областей. То есть поставили автономии «в общий ряд» с другими нашими регионами. И что особенно важно, установили, что конкретные вопросы повышения статуса будут определяться нашими, российскими, а не союзными законами.

Понятно, что руководители национальных автономий остались недовольны — они уже вели себя как президенты и хотели президентских полномочий. И чуть ли не сразу начали принимать свои декларации о государственном суверенитете: 20 июля — Северная Осетия[41], 9 августа — Карелия[42]. Еще раньше — 3 июля — четыре из пяти автономных областей (Адыгейская, Горно-Алтайская, Карачаево-Черкесская, Хакасская) получили статус республик в составе России.

А параллельно шел процесс последних согласований по поводу нового Союзного договора и порядка его подписания. И тут, надо сказать, Борис Николаевич мучился — стоять на своем, подписывать в одиночку, или все-таки вместе с автономиями.

Я с самого начала работы с Ельциным занимался не только правовыми делами, но и федеративными отношениями, то есть как раз всеми этими проблемами регионов, автономий, национальных конфликтов. И я точно знаю, что Борис Николаевич, в отличие от многих других наших руководителей — и прошлых и нынешних, где-то на уровне интуиции, но очень глубоко понимал главный федеративный принцип: «Единство во множестве». Все-таки не зря он начал демократические реформы.

Однако в том, что касается стратегии и тактики федеративной политики, тут его просто мотало из стороны в сторону. Хотя по ключевым вопросам, от которых в буквальном смысле слова зависело, быть России или не быть, он был абсолютно четок и тверд. И первый такой пример — как раз Декларация о государственном суверенитете РСФСР.

А вот в других ситуациях он мне порой напоминал Ходжу Насреддина.

Есть такой анекдот.

Как-то раз один человек уехал в долгое путешествие с торговым караваном, а корову оставил соседу, чтобы тот за оговоренную цену ее кормил и всячески за ней присматривал. По возвращении оказалось, что рогатая красавица не просто жива-здорова, но еще с приплодом. Хозяин говорит: «Спасибо, сосед, за корову! Давай, веди ее ко мне вместе с теленком, раз она его родила». А сосед говорит: «Теленка не отдам. Я обещал тебе корову в целости и сохранности вернуть, а про теленка мы не договаривались».

Спорили-спорили, чуть не подрались, но так ничего и не решили. Пошли к Ходже Насреддину.

Хозяин коровы рассказал свою историю. Ходжа ему говорит: «Да, ты прав!»

Сосед рассказал свою правду. И ему Ходжа говорит: «Да, ты тоже прав!»

Тут жена Ходжи Насреддина с кухни кричит: «Ходжа, так не бывает, что и этот прав, и этот прав». А Ходжа ей в ответ: «И ты, моя дорогая, права!»

Вот Борис Николаевич порой как тот Ходжа Насреддин действовал: зайдет Шахрай с идеями о том, что нужно сказать главам республик и регионов, — он прав; зайдет его тогдашний советник по межнациональным отношениям Галина Старовойтова — и она права; а после всех зайдет госсекретарь Бурбулис — он тоже прав. Это не значит, что он бесконечно свою позицию менял, совсем нет. Просто Ельцин не принимал сразу окончательного решения. Он, как и все остальные политики того периода, выжидал, выбирал линию политической целесообразности.

Так вот, эти его слова: «Берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить» — были не случайной импровизацией, а вполне продуманной и политически целесообразной на тот момент формулой.