– Позвольте, господин Ситников, нобелевский лауреат в области химии и изобретатель радио?! – воскликнул Лебедев и с повышенным энтузиазмом начал трясти мою ладонь.

Сергей Алексеевич нахмурился, силясь припомнить что-то из моей биографии.

– Противотуберкулёзный препарат и многое другое в фармакологии, – подсказал я.

– А на Девичьем Поле… – начал вопрос Чаплыгин.

– Предприятие, соучредителем которого я являюсь. Но думаю, что мы собрались здесь по другому поводу.

– Собственно, да… хм… – смутился Чаплыгин.

Все мои «изобретения» имели соавторов. Патент на то же радио у меня был с Василием. Изониазид – совместное с Деевыми лекарство. Я, в свою очередь, старался больше рекламировать учеников, чтобы их имена были на слуху. Неудивительно, что Чаплыгин не помнил о моей причастности к открытию противотуберкулёзного лекарства.

Минут через десять нашей беседы я наконец понял, отчего меня пригласили на встречу с Лебедевым. Я же сам упомянул, что приглашаю профессоров к сотрудничеству и готов напечатать в журнале статьи. Лебедев занимался вопросами воздействия электромагнитных волн на резонаторы. Не то чтобы я хорошо разбирался в этой теме, но поддержать разговор смог.

– Вы читали теорию Максвелла? Как же так? – недоумевал Пётр Николаевич. – А его теорию цветов? Она берёт своё начало в творчестве Исаака Ньютона.

Слушая речь, вернее, импровизированную лекцию Петра Николаевича, я осознавал, насколько мои знания ограничены. Нахватался по верхам чего-то и выдал за своё. Из нашей группы попаданцев только Вера Степановна обладала глубокими фундаментальными знаниями.

Встрепенулся я и смог продолжить беседу, только когда Лебедев упомянул о происхождении хвостов комет. От комет и их хвостов мы перешли к теме освоения человеком космоса. Здесь уже к нам присоединился Чаплыгин. Результатом этого вечера стало обещание Лебедева передать мне несколько научных статей для печати, а со стороны Чаплыгина – приглашение в воздухоплавательный институт Рябушинского в качестве гостя, конечно.

Кроме Сергея Алексеевича и меня, с нами поехал Туполев. Профессор, пользуясь своим влиянием, снял Андрея с занятий на пару дней. Это я намекнул Чаплыгину, что будет полезно свозить молодое дарование в институт. Добираться до института пришлось по железной дороге. Чаплыгин в течение всей поездки развлекал нас историями о тех местах, мимо которых мы проезжали.

– Сойдём мы на платформе Кучино, а станция чуть дальше и носит примечательное название Обираловка, – неспешно рассказывал Сергей Алексеевич. – Любопытное место хм… эта Обираловка. Старожилы заверяют, что название такое со времён ордынского ига. Рядом с Обираловкой расположена деревня Темникова. Темник – военачальник в подчинении хана. Так что что обирать народ они хорошо умели.

Вторая версия такого причудливого названия населённого пункта, по мнению местных, имела еще более ранние корни и связана с криминалом. Здесь недалеко Муромская дорожка проходит. Сергей Алексеевич даже напел пару куплетов из одноименной песни. Так вот на этой Муромской дорожке действовали воровские шайки. Самое интересное, что они людей отпускали, зато товар отбирали.

– В Обираловке находится Саввинская хлопкопрядильная фабрика купцов Морозовых, – продолжал повествование Чаплыгин. – Не поверите, Николай Иванович, но в местном храме преображения Господня настоящее чудо – фаянсовый иконостас. И самое примечательное в Обираловке то, что именно эту станцию выбрал Лев Николаевич Толстой для места трагедии Анны Карениной. Здесь она хм… и бросилась под поезд, завершив, так сказать, свой жизненный путь.

Андрюшка Туполев слушал эти все рассказы не перебивая и начал задавать вопросы, только когда Чаплыгин упомянул, что в вотчине Морозовых играют повсеместно в футбол. Конкретно в Обираловке этот вид спорта очень популярен.

– Раньше старообрядцы, которые занимали основные должности на фабрике, запрещали, считая футбол греховным занятием, но в последнее время государь император старообрядцев поприжал.

Андрей тут же поведал, что в Екатеринодаре в футбол играют все от мала до велика. А в школе у нас проводятся настоящие турниры.

– Командная работа, физическое развитие, – дополнил я слова Андрея.

– Николай Иванович, прошу вас и Андрея не высказаться при Дмитрии Павловиче на религиозные темы, – попросил Чаплыгин. – Династия Рябушинских из старообрядцев, но благодаря той благотворительности, что они оказывают, государь смотрит на эту фамилию благосклонно. К слову сказать, Дмитрий Павлович сто тысяч потратил на обустройство института. Многие и сейчас считают, что это забава младшенького сына Рябушинского и не принесёт никакой пользы. Дмитрий Павлович одиннадцатый ребёнок в семье. Да и что говорить, молод, конечно, двадцать три года всего.

Дорога от платформы Кучино до института представляла собой грязное месиво. В конце октября погода в Подмосковье радовать не могла. До морозов и снега ещё далеко, зато дождей хватало. Я думал, прокляну всё на свете, пока мы на наёмной коляске добирались до Кучино. Плюс в самом институте, открывшемся всего год назад, продолжались работы. Строительные отходы, какие-то доски и прочий мусор пришлось преодолевать уже непосредственно на территории института.

Особого ажиотажа наш приезд не вызвал. Жуковский был в Москве. Циолковский также в отъезде. Из персонала института наличествовали несколько лаборантов, с десяток подсобных рабочих и строители, ковыряющиеся в стороне. Зато нас приветливо принял Дмитрий Павлович Рябушинский.

– Молодой изобретатель летального аппарата, – мгновенно узнал он Туполева после первых слов знакомства. – А это, я надеюсь, ваш аппарат, – кивнул он на повозку с багажом.

– Аппарат в полуразобранном виде, – сообщил я. – Сегодня не успеем собрать.

– Ничего страшного, – заверил нас Рябушинский. – Сейчас вас устроим и пойдём смотреть институт.

Быстро устроиться не получилось. Пока отобедали, пока переоделись, в результате успели посетить до темноты только одно самое большое помещение в главном здании с башней.

Наверное я избалован теми производствами, что имел. Не буду говорить о предприятиях концерна «Русь», но тот же Путиловский с его размахом и огромными цехами ни в какое сравнение не шёл с этим институтом. Впрочем, труба для испытания грузоподъёмности винтов произвела должное впечатление одним своим видом. Я толком и не понял, как и что в ней устроено, но вид эта фиговина имела достойный. Да и помещение было под стать размерам трубы.

Чувствовалось, что это всё здесь новое, только отстроенное. Запах свежего дерева витал в помещении. И народ вокруг суетился радостный, с одухотворёнными лицами. Для чего предназначались некоторые устройства, я даже предположить не мог. То, что для меня было само собой разумеющимся, пока даже не открыто. Институт проводил испытания винтов, исследовал слои атмосферы и прочее.

В библиотеке института меня порадовала стопочка журналов «Наука и жизнь», сложенная рядом с трудами великих учёных. Заметив на столе труд Циолковского, невольно захотел получить автограф этого уникального человека, которого считают чудаком со странностями. Пройдут десятилетия, и имена тех, кто насмехался над Константином Эдуардовичем, канут в Лету, а он так и останется великим иследователем.