Она чувствовала слабость и говорила, что это от качки. Зато Джекко и я наслаждались жизнью. Мы гонялись друг за другом по открытой, но довольно тесной палубе, и нам доставляло удовольствие склоняться над бортом, глядя вниз, на бурлящую зеленую воду.

На корабле было так много интересного, и мы просыпались каждое утро с непреходящим чувством возбуждения.

Отец с матерью обычно рука об руку прогуливались по палубе, и на их лицах появлялась улыбка удовольствия. Как сказал отец, эта поездка и перспектива снова увидеть Австралию оживляли его воспоминания.

Наши спутники тоже поднимались наверх. Превосты были полны планов и постоянно пытались заставить отца рассказать им все, что он знает. Однажды вечером, будучи в дружелюбном настроении, он рассказал им, что его выслали как заключенного. Затем с изрядной долей юмора пересказал свою историю, с легкостью утаивая свои действительные страдания, так что получился очень увлекательный рассказ.

Когда Мэтью Хьюм обнаружил, что мой отец на собственном опыте познал жизнь заключенного, он уже не отходил от него ни на шаг.

— Информация из первых рук! — воскликнул он. — Именно это мне и нужно.

— Я полагаю, что все очень изменилось с тех времен, — напомнил ему отец. — Жизнь постоянно меняется.

Но Мэтью садился рядом с отцом с тетрадью в руках.

— Такая удача! — повторял он.

— Для отца это вряд ли было удачей, — напоминала я ему.

Он становился серьезным:

— Ты представляешь, перед нами человек, хотя теперь и с положением в обществе, но переживший столько в своей жизни.

Он был очень серьезен, ему не хватало чувства юмора, но Мэтью обладал целью в жизни, и поэтому он мне нравился.

Я сказала маме:

— В нем чувствуется врожденная доброта.

— Он, действительно, решил в жизни что-то изменить, но в молодости так часто бывает, — сказала мама. — Молодые люди лелеют свои мечты, и это хорошо, но они не слишком практичны. Их мир построен на мечтах гораздо в большей степени, чем на реальности.

* * *

Первым портом, в который мы зашли, оказался Мадера. Там мы разгрузили какие-то товары и приняли на борт вино. Нам разрешили сойти на берег, и отец устроил для всех прогулку по острову в экипажах.

Мои родители и Превосты поместились в одном, а Елена, Мэтью Хьюм, Джекко и я — в другой.

Перед нами предстал роскошный вид: горы, склоны которых были усыпаны цветами. Так чудесно было вновь оказаться на берегу после столь долгого пребывания в море! Все оживились, за исключением Елены, которая в последнее время она стала еще более замкнутой. Мы пообедали в таверне неподалеку от собора, построенного из красного камня. Затем вернулись на корабль и очень скоро опять были в море.

Прошел день после нашего отплытия из Мадеры. За ужином все обменивались друг с другом впечатлениями, и все пришли к выводу, что в следующую нашу остановку мы обязательно должны провести время не менее интересно.

Попробовав мадеру, которую загрузили на борт, мы пришли в превосходное расположение духа. Взглянув на Елену, я заметила, что в ее глазах блестели слезы.

Я подумала о том, что ей не становится лучше. Неужели она будет горевать всю оставшуюся жизнь? В конце концов, как сказала мама, если бы Джон Милворд был достаточно сильным, он воспротивился бы воле своей семьи. Мне хотелось ободрить ее и убедить в том, что от жизни нужно взять все, что можно.

Когда мы вернулись к себе, я решила поговорить с Еленой, но много ли можно сказать человеку, который настолько заслонился своим горем от мира?

Мы лежали на своих полках, и корабль, как всегда, слегка раскачивался.

— Нас словно убаюкивают, — сказала я.

— Да, — ответила она.

— Почему бы тебе не попытаться с интересом посмотреть вокруг? Все так ново для нас. В Мадере было замечательно, но тебя это не интересовало. Я сомневаюсь, что ты что-то заметила.

Она молчала.

— Ты должна забыть все. Неужели ты не понимаешь, что никогда не преодолеешь это, пока не забудешь?

— Я никогда не смогу избавиться от этого, Аннора.

Ты не знаешь, что произошло.

— Хорошо, тогда расскажи мне.

— Мне трудно это сделать, хотя, я думаю, ты должна знать. Аннора, мне кажется, у меня будет ребенок.

— Елена! — прошептала я.

— Да, правда. Я уверена.

— Это невозможно.

— Понимаешь, когда Джон вернулся… и собирался жениться на мне… все случилось. Никто никогда раньше так не относился ко мне. Это казалось чудом. А теперь все кончилось, и у меня будет ребенок…

Я была настолько потрясена, что не нашлась, что сказать. Мне хотелось спросить совета у родителей.

— О, Елена, что ты собираешься сделать? — только и могла спросить я.

— Не знаю. Мне страшно.

— Я думаю, моя мама знает, что делать.

— Ребенок, Аннора, подумай, что это значит. Я никогда не смогу вернуться домой. Что скажет отец?

— Едва ли он сам является воплощением добродетели, — напомнила я ей.

— Я знаю, тем хуже.

— Хорошо, что ты сказала мне, Елена.

— Я давно хотела… с тех пор, как узнала.

— Когда это случится?

— Я думаю, в апреле.

— Это дает нам время что-то придумать.

— Что ты можем придумать?

— Мама знает, что лучше всего… Это хорошо, что ты здесь, с нами. Ребенок, хорошенький малыш. Это так чудесно!

— Все было бы» хорошо, — сказала Елена, — если бы…

Ребенок занял все мои мысли. Я представляла его с пушистыми волосиками и хорошеньким личиком, очень похожим на тетю Амарилис. На несколько мгновений я забыла о проблемах Елены, наслаждаясь видением.

— Я не знаю, что мне делать. Иногда мне кажется, что лучший выход броситься за борт.

— Что ты говоришь! Выбрось это из головы. Ребенок, конечно, создаст проблемы, но мы все поможем тебе. Все будет хорошо. Действительно, все будет хорошо и будет славный малыш.

— Я не могу спокойно думать о случившемся.

Слишком много трудностей. Я никогда не думала, что так может получиться. Мне казалось, что мы будем счастливы вместе с Джоном.

— Может быть, тебе стоит дать знать Джону? Тогда вы смогли бы пожениться.

— Нет, нет! — прокричала она почти в истерике.

— Нет, и я думаю, не стоит, — ответила я спокойно. — Ты не возражаешь, если я скажу маме?

— Я хочу, чтобы никто не знал.

Я подумала о соперничестве за председательское кресло, которое разрушило отношения между Еленой и Джоном, которые могли бы вскоре пожениться.