о качественно иных контактах — с теми, кто прежде рассматривался лишь как противник. Нужно признать, что вначале значительная часть сотрудников СВР с неохотой принимала линию на такие контакты. Противники этого были и в спецслужбах других государств. Конечно, многое зависело от того, как пойдут дела в этом направлении у СВР в первую очередь с ЦРУ, а также с германской, французской, английской разведками.

В соответствии с договоренностью директор ЦРУ Роберт Гейтс посетил Москву и Санкт-Петербург с 15 по 18 октября 1992 года. Он встретился с министром внутренних дел и министром безопасности, начальником Генерального штаба Вооруженных сил России. Особо хочу подчеркнуть, что на последней встрече присутствовал начальник Главного разведывательного управления (ГРУ). Как обычно говорится в этих случаях, беседы были взаимополезны, прошли в конструктивной обстановке, и Гейтс пригласил меня посетить Вашингтон с ответным визитом.

Через полгода я был готов отправиться в США. Шел интенсивный обмен мнениями по программе визита, и прямо накануне отъезда мне сообщили, что президент США Б. Клинтон «из-за большой занятости» не сможет меня принять. Я решил не драматизировать ситуацию и сказал об этом представителю ЦРУ в Москве Д. Рольфу, которого пригласил на ланч. Но при этом не удержался и добавил: «Намерен в ноябре пригласить в Москву нового директора ЦРУ Джеймса Вулси, и есть все основания надеяться, что президент России при всей своей перегруженности проблемами внутриполитического и экономического характера найдет время для встречи с ним».

В этот же период происходили нередкие рабочие контакты СВР с ЦРУ, начался обмен информацией. Некоторые информационные сообщения СВР докладывались президенту Б. Клинтону. Конечно, на пути обмена информацией между службами стояли очень серьезные, а подчас и труднопреодолимые препятствия. Каждая из разведок опасалась включить в обмен такие данные, которые могли бы нанести ущерб источнику информации. Но в целом можно констатировать, что существовало обоюдное стремление к взаимодействию.

Встречи на «высшем разведывательном уровне» между мной и новым директором ЦРУ Дж. Вулси состоялись в США с 12 по 18 июня 1993 года. Со мной в Вашингтон вылетела группа ведущих сотрудников СВР, среди которых находился назначенный нами «открытый резидент» в Вашингтоне А. И. Лысенко — к этому моменту мы договорились с американцами об обмене «открытыми резидентами». Обсуждали много тем: югославский кризис, положение на Ближнем и Среднем Востоке, исламский фундаментализм, проблемы борьбы с наркобизнесом, нераспространение оружия массового уничтожения. Обсуждения проходили в Лэнгли — штаб-квартире ЦРУ. Сам этот факт уже говорил о многом.

Устанавливались неплохие и личные отношения между руководством СВР и ЦРУ. Хорошо помню атмосферу на загородной даче нашего посла в Вашингтоне В. П. Лукина, где мы принимали американских коллег. Сидели на воздухе на лавках за сколоченными столами. Тут же готовился шашлык. Непрерывно произносились тосты, шутили, рассказывали анекдоты. Со стороны мало кто мог бы подумать, что встречаются, мягко говоря, соперники. Ответный визит в Россию директора ЦРУ и его коллег по разведке состоялся с 7 по 10 августа 1993 года. Гости прилетели сначала в Санкт-Петербург, а потом в Москву. Наши деловые беседы в Санкт-Петербурге, куда я вылетел для встречи с американцами, перемежались «культурными мероприятиями». После посещения Петродворца и Эрмитажа состоялся ужин в доме приемов на Каменном острове, на который был приглашен и директор Эрмитажа, мой бывший коллега по Институту востоковедения профессор М. Б. Пиотровский, который сам показывал нам экспонаты музея. Позже он мне сказал: «Ведь не поверят, что я сидел за столом между директорами СВР и ЦРУ».

Пребывание делегации ЦРУ в России пришлось сократить, так как в связи с убийством резидента ЦРУ в Тбилиси Вулси вылетел 10 августа в Грузию.

Директор ЦРУ привез послание Ельцину от Буша, в котором говорилось о том, как высоко американский президент ценил набиравшие темп контакты между спецслужбами двух стран. Факт направления этого послания был важен и сам по себе. По утверждению американских авторов, высшее руководство США более чем за год до ареста Эймса знало, что ФБР разоблачило «российского агента» и ведет его разработку. Если это так, то Дж. Буш был осведомлен о деле, которое впоследствии нанесло серьезный урон сотрудничеству СВР и ЦРУ, но не преувеличивал негативных результатов этого для взаимодействия наших спецслужб. А может быть, и не знал об Эймсе и многомесячная слежка за ним — мистификация, призванная показать «непревзойденное профессиональное мастерство» ФБР?

Американцы стремились получить через сотрудничество с СВР достоверную информацию для доклада президенту США о том, что происходит в России, особенно при обострении обстановки в нашей стране, например, той жесткой конфронтации, которая возникла между президентом и парламентом в 1993 году. Это создавало хорошие возможности для доведения непосредственно до высшего руководства США информации, отражающей действительность. Мы в то время уже знали, что ряд наших «демократов» снабжают американцев своими субъективными оценками о происходящих в России событиях.

Или другой пример. После очередной поездки на Ближний Восток я направил 11 ноября 1993 года устное послание Дж. Вулси, в котором отмечал, что серьезные негативные последствия для всего ближневосточного урегулирования может иметь отсутствие прогресса на сирийском направлении, которое, как мне представляется, явно недооценивается США, особенно после некоторого успеха в переговорах израильтян и палестинцев. Мне сообщили, что эти соображения были доложены Клинтону.

Перелом в отношениях между СВР и ЦРУ произошел в связи с «делом Эймса». Конечно, арест Эймса был пренеприятнейшим событием для нас — мы потеряли важнейший источник в самом ЦРУ. Но и для США тоже: выяснилось, что в течение многих лет он передавал нам важнейшую информацию. Но даже при всем этом можно было «спустить эмоции на тормозах» — ведь никто не застрахован от подобных провалов.

Фигура Эймса очень интересна по нескольким аспектам. Прежде всего я не принадлежу к тем, кто считает, что Эймс работал на Советы, а затем на Россию только ради материальной выгоды. Конечно, получаемые им средства были немалыми, но есть доказательства совершенно иного рода. Известно, например, что Эймс пытался в 1970-е годы найти подход к корреспонденту «Правды» в США Томасу Колесниченко. Кстати, когда Эймс был арестован и его портрет опубликовали в американских газетах, семья Колесниченко была шокирована. Ведь он в течение нескольких лет бывал у них в доме, водил дружбу, выдавая себя за Фрэда Мэдисона, сотрудника Института изучения России в Нью-Хэмпшире. Томас и его супруга Светлана тогда и не подозревали истинных целей такого внимания к себе. Но, вспоминает Колесниченко, Эймс мало-помалу стал не просто проявлять интерес к процессам, происходящим в Советском Союзе, но и искренне радовался многим переменам в нашей стране. Не по этой ли причине Эймс резко оборвал свои отношения с семьей Колесниченко?[13]

Вместе с тем Эймса характеризует то, что передаваемая им информация касалась американских агентов, завербованных во властных структурах или спецслужбах СССР, а затем России.

Российская разведка оказалась настолько высокопрофессиональной, что ФБР не удалось засечь ни одной тайниковой операции Эймса, а их было немало.