Это случилось в ночь возвращения отряда Черных Дев в родное становище. Усталые гвейры вынеслись на вершину очередного, ничем не примечательного холма, и перед девушкой открылся расцвеченный алыми огнями костров распадок. На склонах двух холмов стояло несколько десятков пирамидальных шатров, принадлежавших одному из кланов огромного, рассеянного по необъятной степи племени нгайи. Несмотря на позднее время, в становище было оживленно: вокруг костров сновали женские фигуры, распадок оглашали обрывки песен, неразборчивые крики, радостные восклицания, откуда-то издалека доносилось возбужденное мычание больших длинношерстых быков, являвшихся главным достоянием нгайи.

— Идти дождь — один, два людей — нести горе, смерть. Становище — людей много — нести радость. Видеть праздник — ждать дождь. Он идти, расти новая трава, новая жизнь, — объяснила Шигуб.

Сидевшая в заднем седле Батигар пробормотала в ответ что-то невразумительное, к этому времени скачка на гвейре так утомила ее, что она обрадовалась появлению становища не меньше своих чернокожих хозяек. А те, оглашая воздух душераздирающими воплями, уже гнали единорогов к шатрам.

Возвращение отряда переполошило все становище, и начавшее было затихать веселье разгорелось с новой силой. Подкинув в костры сухой травы и бычьих лепешек, нгайи приветствовали появление соплеменниц столь пронзительными криками, что в ушах Батигар засвербило. Сбежавшиеся со всего становища Девы стащили прибывших с седел и поволокли к большим медным котлам, распространявшим соблазнительный дух мясной похлебки, сдобренной пахучими травами. В руки им совали бурдюки с пенящимся хмельным напитком, которого, по-видимому, уже вдоволь напробовались все, от мала до велика.

На некоторое время и о привезенной дани, и о Батигар как будто забыли, и оставшаяся в седле девушка с интересом осматривалась по сторонам. Потом, однако, усталость взяла свое, костры стали терять четкие очертания, расплываться перед ее глазами, превращаясь в мерцающие алые пятна. Радостные возгласы и пение слились в неразличимый шум, отдаленно похожий на рокот морского прибоя, и Батигар уже начала погружаться в трясину сна, когда на лицо и обнаженные руки ее упали первые капли дождя.

С криками «бар-вар! бар-вар!» толпа нгайй ринулась к единорогам и принялась отвязывать притороченные к их спинам тюки и корзины. Затем девушка ощутила, как кто-то дергает ее за лодыжку, и увидела Шигуб. Глаза нгайи горели сумасшедшим огнем, рисунок на лице размазался, а рот был растянут в улыбке, обнажавшей все зубы до единого.

— Бар-вар! Айдаху джай вар силагиби! У-хор! — провозгласила она хрипло и торжественно. Сообразив, что светлокожая рабыня ничего не понимает, Шигуб снова дернула ее за ногу и нетерпеливо приказала: — Слезать! Бежать шатер! Бар-вар! Дождь идти! Быстро!

Испуганное и в то же время восторженное выражение лица нгайи позабавило Батигар, а мысль о том, что ее отведут в шатер и она, наконец, сможет как следует выспаться, показалась столь заманчивой, что, перебарывая сонную одурь, девушка спрыгнула с седла и последовала за Шигуб.

Крепко ухватив свою подопечную за руку, нгайя потащила ее через становище, не останавливаясь ни у костров, подле которых плясали ее сверстницы, ни у снятых с огня котлов с вкусно пахнущим варевом, ни у группы старух, каркающими голосами изъявивших желание взглянуть поближе на новую рабыню. Слишком утомленная, чтобы задавать вопросы и выказывать хоть какой-то интерес к происходящему вокруг, Батигар послушно доковыляла до шатра, и тут небеса разверзлись. Грянул оглушительный раскат грома, и на землю обрушилась сплош-ная стена воды, скрывшая от глаз девушки и разом погасшие костры, и Дев Ночи, и усеянные шатрами склоны распадка.

— Это бар-вар! Мы успеть! — прокричала Шигуб в самое ухо Батигар, и больше та не смогла разобрать ни слова в грохоте громовых раскатов, треске молний и реве тяжких струй невиданного доселе ливня.

Девушки не успели задернуть полог шатра и мгновенно промокли до нитки, но Шигуб это нисколько не смутило. Сделав еще одну попытку перекричать шум воды и раскаты грома, она прекратила это бесполезное занятие и, издав протяжный торжествующий вопль, скрылась в потоках дождя.

О, что это был за дождь! Такого Батигар не только никогда прежде не видела, но даже не подозревала, что подобное вообще возможно. Это был всем дождям дождь! Тугие струи хлестали по шатру, и кожаные стены его гудели подобно огромному барабану. Потоки воды вмиг превратили высохшую до звона землю в черную грязь, а в вышине продолжало грохотать, как будто рушился и раскалывался вечный небосвод. Ливень, грозивший затопить весь мир, казалось, не думал униматься, напротив, набирал силу, входил в раж. Журчали, кипели и пенились ручейки, ручьи и реки бегущей с холмов, смывавшей все на своем пути воды. Было мгновение, когда Батигар почувствовала, как покачивается земля под ногами и дрожит, будто раненый зверь, приютивший ее шатер. Девушка была уверена, что и его вот-вот смоет, сметет, сорвет с кольев рычащий и грохочущий вал, но вскоре убедилась, что опасения ее напрасны. Окружавшие шатер канавы, перебираясь через которые она едва не переломала ноги, исправно отводили воду, а натертое бычьим жиром, продымленное и пропитанное какими-то хитроумными составами кожаное покрытие почти не пропускало влаги…

Да, такого дождя Батигар видеть еще не доводилось! Но не только дождь поразил ее воображение. При свете частых ветвистых молний она могла разглядеть, что Девы Ночи, которые, как ей казалось, смертельно боятся дождя, теперь приветствовали его как кормильца и благодетеля. Когда ливень чуть-чуть стихал, из шатра видно было, как скачут под потоками льющейся с неба воды голые чернокожие фигуры. Батигар слышала их радостные крики, визг, смех и хихиканье! Забыв о погасших кострах и недовольно взревывающих где-то поблизости единорогах, нгайи резвились как малые дети, гонялись друг за другом, шлепались в грязь, катались по раскисшей, превратившейся в черное месиво земле, и зрелище это было, право же, не менее поразительным, чем стена воды, вновь и вновь обрушивавшаяся с небес и словно плотным занавесом отделявшая заходящихся в дикой пляске обнаженных женщин от глядевшей на них во все глаза принцессы.

Странная эта, безумная ночь длилась и длилась, и наступил момент, когда Батигар ощутила, что сна у нее не осталось ни в одном глазу, усталость многодневной скачки забыта, зато от холода зуб на зуб не попадает и зверски хочется есть. Впрочем, вполне может статься, что голод она почувствовала, лишь когда на пороге шатра возникла фигура совершенно голой и мокрой Шигуб, держащей в одной руке полупустой бурдюк, а в другой — маленький котелок, заботливо прикрытый закопченной крышкой.

— Холодно! До чего же холодно! Я вот-вот сдохну от этого проклятого холода! — пробормотала Батигар, которой при виде Шигуб стало еще холоднее.

— Жарко! Уф! — промолвила Дева Ночи и, отстранив принцессу, нырнула в чрево шатра. Батигар последовала за ней, хотя в темноте не могла разглядеть даже собственной руки. Споткнувшись о какую-то кожаную подушку, упала в пахнущее травами и шерстью тряпье, и, тут в глубине шатра вспыхнул слабый огонек. Оставив зажженный светильник и принесенный с собой котелок, Шигуб присела перед своей подопечной на корточки и сунула ей в руки бурдюк.