— И вы все-таки разглядели?

— Ну, хвастаться я не буду. А вот в факты его жизни вникать пытался. И узнал кое-что. Даже тайный союз раскрыл. Понимаете, уже давно Крючков вместе со взводным Роговым боевой устав и баллистику грызет. У взводного образование восемь классов, а Крючков в математике силен. Вот и союз образовался. И тайна: взводному вроде неудобно у своего наводчика учиться, а Крючков не хочет показывать, что по офицерскому званию тоскует…

— Прямо-таки хватка следователя у вас! — заметил Костромин.

Шестаков покачал головой.

— Нет, что вы! Все это само собой узнается, когда среди людей вращаешься. — И спросил озабоченно: — С Тонкоруновым что будем делать?

Костромин сел на топчане прямо. После минутного молчания сказал:

— Черт его знает! Выгораживать тут никого нельзя. Доложите в политотделе все как есть. Только, знаете, не на бумаге, а устно. И так, чтобы именно как есть. Чтоб сначала суть происшествия, а потом уже, по необходимости, бумажки.

— Да, конечно, бумажки по необходимости. Это вы хорошо сказали, — Шестаков вздохнул. — А я ведь газетчик, к бумаге привык…

— Вы прочитайте-ка мне листки, что вам Крючков передал, — попросил Костромин.

Шестаков подвинул к себе коптилку и прочитал вслух оба письма.

Костромин слушал очень внимательно, и лицо его оставалось серьезным даже в том месте чтения, где тетка Тонкорунова со знанием дела писала о свадьбе и кушаньях. Но когда Шестаков кончил читать, Костромин прищурился, спросил:

— Здорово, Алексей Иванович, а?

— Что? Пожалуй, не так здорово, как грустно.

— Вот-вот! — подхватил Костромин. — Грустно, сентиментально. Вот вы говорили о «суровой мужской красоте» — и я промолчал. Признаюсь, вы меня врасплох застали, когда спросили, где кончается эта красота и где начинается огрубление и неуважение к чувствам. И вот вам… Тонкорунов так расчувствовался, что о войне забыл. На посту уснул. Нет, дорогой Алексей Иванович, пусть пока будет «мужская суровость». Пусть мы пока кое-что и недочувствуем. Потом. В общем, говоря по-артиллерийски, прицел у вас был правильный, но есть еще метеорологические условия и законы баллистики. Вы не внесли всех поправок и — перелет!

— Ну ну, — с притворной обидой сказал Шестаков, — раздраконили старика. Да разве я утверждал, что в артиллерийском деле собаку съел? И никогда я не жалел, что институт комиссаров упразднили. Своевременно. Опекать совершеннолетних — самый неблагодарный труд…

— Так, значит, вы завтра в дивизию? — спросил Костромин.

— Да, дел много.

22

На переднем крае нависла тревожная тишина. Даже вражеские самолеты не прилетали, и это тоже казалось подозрительным. Костромину не терпелось пойти на наблюдательный пункт, осмотреть затаившийся передний край. И хотя накануне вечером он уступил Юлии Андреевне: согласился полежать «еще денек», рано утром он сказал себе: «Хватит!» Оделся, ждал Громова, который ушел с ведром за водой.

Громов вскоре вернулся. Распахнув дверь землянки, он доложил с порога:

— Товарищ капитан, вас в штабе офицер дожидается. Из дивизии примчался, на мотоцикле…

Офицер, молчаливый, невыспавшийся, вручил Костромину с глазу на глаз бумагу, написанную от руки, за подписью командира дивизии. Предлагалось, захватив с собой рабочие карты и всю документацию со сведениями о противнике, в тринадцать ноль-ноль прибыть в штаб дивизии. После слова «читал» уже стояло несколько подписей командиров частей. Костромин поставил свою подпись. Офицер предупредил: вызов в штаб следует сохранить в тайне от личного состава дивизиона. И поспешил к своему запыленному мотоциклу.

Костромин уже побрился, отобрал и уложил в полевую сумку нужные бумаги и карты, когда к нему пришел Шестаков.

— Вы почему же, Алексей Иванович, не зашли ко мне вчера вечером? Что вам сказали в дивизии? — сразу же спросил Костромин.

— Не зашел к вам потому, что поздно было. Да и ничего я не добился.

— Что так?

— Начальник штаба об учебных стрельбах и слушать не захотел. Ни одного орудия с позиций не снимать. Даже на час.

— Понятно. Иначе не могло и быть, — сказал Костромин и передал Алексею Ивановичу содержание приказа командира дивизии и то, что сообщил на словах штабной офицер.

Шестаков покачал головой.

— Нда-а… «Сохранить в тайне от личного состава». У солдата нюх на это дело тонкий… — И добавил размышляя: — Значит, я правильно сделал, что умолчал в политотделе о Тонкорунове. К чему, раз события назревают?

Занятый своими мыслями, Костромин ничего не ответил.

Решено было, что для вида Костромин зайдет в санчасть. Оттуда свернет в кусты, где будет поджидать его Громов, чтобы сопровождать до штаба дивизии.

…Шли по тропинке вдоль ручья, раздвигая руками кусты. Когда до села, где размещался штаб дивизии, оставалось не более двух километров, капитана и Громова остановил патруль и проверил документы. В этом районе заняла боевые позиции незнакомая артиллерийская часть. Хотя орудия были тщательно замаскированы и стволы их едва высовывались из поросли кустарника, капитан наметанным глазом сразу определил калибр и не без зависти отметил про себя: «Полк АРГК[6]. Хороши штучки!»

В штаб дивизии капитан прибыл одним из первых. Ровно в тринадцать ноль-ноль командир дивизии начал совещание с командирами частей.

Полковник, тучный, но подвижной человек, с седыми, коротко остриженными волосами «ежиком», отличался немногословием. Он начал прямо с сути дела:

— Товарищи командиры частей! По сведениям разведки и показаниям пленных, противник на участке нашей дивизии перейдет в наступление в ближайшие дни. Нам точно известно — когда. Силы немцев на нашем участке таковы, что они имеют шансы прорвать нашу линию обороны.

Полковник помолчал, быстро скользнул взглядом по лицам слушающих. Уловив среди них чуть заметное оживление, он продолжал бросать четкие фразы:

— Командование не сможет нам дать еще подкрепления. Идет подготовка к наступлению по всему фронту. И пока мы должны обойтись своими силами. Я уже сказал, что в случае, если немцы начнут наступать на нас согласно разработанному ими плану, нам придется туго. Вернее, нам не устоять. Поэтому, — полковник выдержал паузу, — поэтому, чтобы сорвать им наступление, бой начнем первыми. Командование не против.

Скрипнули табуретки, кто-то кашлянул, послышался чей-то вздох. Опять воцарилась напряженная тишина.

— Да, да. Мы должны опередить противника, расстроить его планы и тем выиграть время. Немцы нацелили главный удар в стык двух наших полков, на участок артдивизиона капитана Костромина. (Капитана бросило в жар, и глаза всех присутствующих невольно устремились на него.) Немцы полагают, что смять артдивизион им не составит труда. Ну, а дальше — охват флангов и так далее. Так вот. Задача нашей артиллерии первой открыть огонь и подавить засеченные цели. Все, какие скопили за это время. Подавить быстро, точным огнем. В то же