…Тут Александр обнаружил, что Манди что-то ему говорит, извинился и наклонился к девушке.

— Я спрашиваю, вернетесь ли вы на ристалище, — нетерпеливо повторила она; тонкая девичья рука держала узду умело, у самой конской щеки.

— Да, я только взял короткую передышку.

Это было слабым оправданием, поскольку схватка только началась, и многие рыцари пока что просто разминались.

Он закрепил шлем, посмотрел через смотровые щели на горожанку, которая с явным интересом следила за ним, отсалютовал ей копьем и поскакал на ристалище. Манди бросила хмурый взгляд на изящную молодую женщину и повела под уздцы призового коня к просторной коновязи Харви. В этот сезон, думала она, Александр делает большие успехи, но некоторые из его побед не вызывают ничего, кроме горечи.

Его уверенность возрастала с каждой удачей, но тщеславие заставляло стремиться ко все большему. Пил он вровень со старшими рыцарями, стал болтать больше, чем слушать. А эти женщины, которые жеманничали с ним, бросали ленты и цветы… Кажется, он возомнил, что стал божьим подарком всему женскому полу.

Она подумала, что, наверное, следует напомнить, как он приполз в лагерь, изголодавшийся, в нищенских тряпках, и сколько они с покойной матерью проявили заботы и участия, Да, так; ее глаза вспыхнули. Надо поговорить с ним. Делает ли он хоть минутную паузу, думает ли об окружающих в своей безрассудной гонке за славой? Она все еще ощущала тот поцелуй в Лаву — неловкий, несвоевременный и отчаянный. Тогда она была ему необходима. А сейчас? Тоже необходима — как служанка.

С поджатыми от раздражения губами Манди разнуздала жеребца и задала ему добрый ворох сена, чтобы утихомирился, и поспешила к шатру взять плащ. Хотя пока что было сухо, небо хмурилось и, вероятно, разразится дождем еще до завершения турнирного дня.

В отцовской постели валялась, закрытая только до пояса одеялом, очередная женщина. Слабая белая рука была под подушкой, здоровенные груди в синих прожилках и с коричневыми пухлыми сосками торчали, как коровье вымя. Лицо женщины было скрыто спутанной массой волос, носящих следы усердия алхимика: соломенные на кончиках и темно-русые у корней.

Время от времени отец приводил женщин. Радости от этого Манди не испытывала, но прикусывала язык и терпела, надеясь, что это ослабит его тоскливое ожесточение и сделает более податливым. Он и в самом деле меньше пил, обзаводясь любовницей, но платить такую цену за относительную сдержанность было противно. С этой шлюхой — ее звали Гризель — он путался не впервые, но раньше она не позволяла себе оставаться дольше, чем до рассвета.

Слезы наполнили глаза Манди. Посторонняя на ее территории! И улеглась там, где некогда возлежала мать, оскверняет своим присутствием сокровенное место! Даже одним воздухом дышать с этой тварью противно! Живот сжало спазмом отвращения; Манди проскользнула на свою половину, схватила плащ и поспешно выскочила прочь.

— Кто та девочка, с которой вы говорили?

Александр нехотя разлепил глаза. Горячая ванна и напряженный, почти как схватка на ристалище, поединок на простынях, наполнили его тело блаженной слабостью. Пуховый матрац под ним был мягок, как облачко, а кровать в милой, хорошо проветренной спальне городского дома — просторна и удобна. Хоть навсегда оставайся.

— Какая девочка? — спросил он, зевая.

Его фиолетовоглазая спутница наклонилась к нему и провела пальчиком по контуру его губ. Распущенные светло-золотистые локоны растеклись по ее обнаженной груди, доставая до стройного бедра. Чуть подогнув уложенную поверх него ногу, блондинка нежно погладила коленкой по его паху.

— Ну та, в сером платье, которой вы передали захваченного в начале схватки коня.

— А, эта… — Александр забросил руки за голову и посмотрел на нее. Звали ее Сара, четыре месяца как вдова виноторговца, который был на сорок лет старше. Она была энергична, самоуверенна и ненасытна, как львица, — все это никак не способствовало долголетию мужа. Учитывая, что по окончании турнира предстояло выбирать между пьянкой с другими рыцарями у лагерного костра и возвращением в город с Сарой, возвращением, предполагавшим купание в горячей бадье и ее пылкое гостеприимство, — выбор оказался однозначным.

— Да, эта.

Она принялась нежно покусывать его грудь, а потом приподнялась, изогнулась и стала медленно и нежно скользить по его ноге. Александр чувствовал легкую щекотку жестковатых волос низа ее живота и влажность поцелуя сокрытых губ. Его тело начало пробуждаться и набирать силы.

— Она — дочь рыцаря, нашего напарника, — ответил Александр, пожимая плечами.

— Но вы хорошо ее знаете?

— Да… Как сестру.

— У нее хорошенькое личико, — промурлыкала Сара.

Золотистые волосы Сары скользили по его животу в такт нежным, трепещущим касаниям губ и ласке языка. Александр закрыл глаза и тихонько застонал.

— Никогда не замечал, — обронил он сдавленным голосом и прогнулся в пояснице.

— Тогда вы или слепец, или лжец, — сказала она со смешком, сменив увлекательную работу рта на горячую влажность упругих ножек, дарованных природой. — А мое лицо красиво? — Она сидела сверху почти неподвижно, дразня его нежным сжатием внутренних мышц. Если бы это проделывали с ним впервые, он бы взорвался, но теперь он куда лучше умел управлять собой и сдерживался, только немного задыхался.

— Леди, вы прекрасны, как солнце!

Она чуть склонила голову и посмотрела на него с лукавой улыбкой в глазах и на устах. Затем перестала играть мышцами в глубине женского естества, приложила его руки к чашевидным грудям и попросила, почти приказала:

— Ну так покажите, что во мне так нравится; коснитесь меня, поклоняйтесь мне…

Последующее действие было и наиболее эротичным из всех пережитых ранее, и чрезвычайно познавательным. Он учился не брать удовольствие по Богом отпущенному праву, а давать, и обнаружил, что это замечательно усиливает сексуальный отзвук в собственном теле.

Наконец она снова начала двигаться, шевеля бедрами в медленном, но неустанном ритме. Сквозь туман наплывающего экстаза Александр задавался вопросом, кто преподал ей уроки этого восхитительного мучения. Она говорила о муже, освободившем ее своей смертью, как о старике «без стали в ножнах». Она лет на десять старше; наверняка у нее было немало любовников, подаривших опыт; но у него есть «сталь», и сейчас она превосходно заполняла «ножны». Наверное, об этом можно будет когда-нибудь сложить песню, но сейчас невозможно думать о лирике. Единственным словом стало «быстрее», и руки его, сжимающие ее круглые белые ягодицы, стали столь же первобытны, как напряжение и биение их тел…

Сара соскользнула с кровати и изящно проследовала к бутылкам, стоящим на полке. Пышные светлые волосы ниспадали ниже стройной талии. Александр лежал с полуопущенными веками, ощущая истому и удовлетворение; взгляд его был оценивающе ленив.

Она возвратилась в кровать, держа в руках по кубку.