— Тогда остается только рыба, — не слишком обнадеживающе произнес мистер Оверхолт. — С приближением к Карибским островам часто встречаются крупные косяки макрели или даже тунца. Может, нам повезет с ловлей на наживку.

— Очень на это надеюсь, — рассеянно ответила я. — На ранней стадии будет достаточно кипяченого молока и воды, но когда люди начнут выздоравливать, им потребуется легкая и полезная пища, например суп. Полагаю, мы сможем кормить их рыбным супом? А чего-нибудь более подходящего у вас нет?

— Ну… — Мистер Оверхолт замялся, явно чувствуя неловкость. — Вообще-то да, у нас есть немного сушеной рыбы, десять фунтов сахара, немного кофе, немного неаполитанского печенья и большой бочонок мадеры, но мы, конечно, не можем все это трогать.

— Почему? — удивилась я.

Он неловко переступил с ноги на ногу.

— Эти припасы предназначены для нашего пассажира.

— Какого еще пассажира? — спросила я.

Мистер Оверхолт выглядел удивленным.

— А разве капитан вам не сказал? У нас на борту новый губернатор Ямайки. Вот в чем причина, э-э, одна из причин, — тут же поправился он, нервно вытирая потную лысину носовым платком, — нашей спешки.

— Если губернатор не болен, он может есть солонину. Не сомневаюсь, ему не повредит. А сейчас будьте любезны принести вино на камбуз: мне надо работать.

В сопровождении одного из уцелевших гардемаринов, низкорослого коренастого юноши по фамилии Паунд, я совершила быструю обзорную экскурсию по кораблю, безжалостно реквизируя припасы и набирая рабочие команды. Паунд, семенящий возле меня, словно маленький свирепый бульдог, сурово сообщал удивленным и возмущенным поварам, плотникам и прочим матросам из трюмных и палубных команд, что все мои указания — пусть даже они покажутся бредовыми — следует выполнять немедленно и неукоснительно. Таков приказ капитана.

Важнее всего было установить карантин. Как только межпалубное помещение будет отмыто и проветрено, больных вернут обратно, но подвесные койки натянут не впритык (это займет больше места, но не заразившиеся могут поспать и на палубе) и снабдят всех туалетными принадлежностями. Я уже присмотрела на камбузе два большущих котла, которые собиралась задействовать. На сей счет в моем мысленном списке имелась соответствующая пометка. Хотелось лишь надеяться, что здешний кок будет не столь упрямым собственником по отношению к своему «святилищу», как Мерфи.

Я последовала за круглой, покрытой короткими каштановыми кудряшками головой Паунда в трюм за старыми парусами, которые собиралась пустить на тряпки. Попутно я размышляла о том, откуда могла пойти зараза. Возбудителем служила бацилла сальмонелла, обычно попадавшая в организм при приеме пищи с немытых рук, контактировавших с мочой или фекалиями.

Учитывая отношение матросов к гигиене, каждый в команде мог оказаться источником инфекции, но, скорее всего, им являлся кто-то имевший доступ к приготовлению и раздаче пищи: сам кок, один из двух его помощников или один из стюардов. Мне нужно было выяснить, сколько человек имело доступ к котлам, кто, когда и где подавал на стол и не случилось ли так, что на кого-то эти обязанности впервые возложили четыре… нет, поправила я себя, пять недель назад. Четыре недели назад разразилась вспышка, но нужно сделать поправку на инкубационный период.

— Мистер Паунд! — позвала я, и круглое лицо обратилось ко мне с нижних ступеней трапа.

— Да, мэм?

— Мистер Паунд, а можно узнать, как вас назвали при крещении?

— Элиас, мэм, — ответил он смущенно.

— Вы не против, если я буду обращаться к вам по имени?

Я улыбнулась ему, и он, помедлив, улыбнулся в ответ.

— Э… нет, мэм. Но капитан… может быть против. На флоте так не принято, мэм.

Элиасу Паунду было никак не больше семнадцати-восемнадцати лет. Впрочем, что уж тут говорить, если сам капитан Леонард был старше лет на пять, не более того. Однако этикет есть этикет.

— На людях я постараюсь вести себя по-флотски, — заверила я его, подавляя улыбку. — Но мы с вами собираемся работать вместе, и мне будет проще обращаться к вам по имени.

В отличие от него я знала, что ждет нас впереди: часы, дни, а может быть, и недели работы без отдыха, до полного изнеможения, когда все ощущения притупляются и лишь привычка, слепой инстинкт и разумеется, неутомимый лидер заставляют тех, кто заботится о больных, держаться на ногах.

Я неутомимой не была, но считала необходимым поддерживать эту иллюзию, для чего мне требовалось двое-трое помощников, способных стать моими глазами и ушами на то время, пока я буду отдыхать. И раз уж судьба и капитан Леонард отвели роль моей правой руки Элиасу Паунду, нам нужно сработаться.

— Как давно вы на море, Элиас? — поинтересовалась я, наблюдая, как он поднырнул под низкую платформу, на которой свернулась кольцами толстенная, со звеньями в два моих запястья, цепь.

«Якорная, наверное», — подумала я, потрогав ее. Мне показалась, что такая штуковина удержала бы и лайнер «Королева Елизавета». Мысль эта несколько успокаивала.

— С семи лет, мэм, — ответил он, пятясь обратно задом и таща тяжелый сундук. — Мой дядюшка командовал на «Тритоне», так что там нашлась койка и для меня. Но на «Дельфине» это мой первый рейс из Эдинбурга.

Он выпрямился, отдуваясь, утер свое круглое простодушное лицо и откинул крышку сундука, открыв взору набор тронутых ржавчиной (во всяком случае, я надеялась, что это ржавчина) хирургических инструментов и кучу закупоренных бутылочек, флаконов и склянок.

Одна из склянок была разбита, и все в сундуке запорошило белым порошком, похожим на тонкую парижскую пудру.

— Мэм, вот все, что осталось после нашего хирурга, мистера Хантера. Вам это пригодится?

— Бог знает, — ответила я, заглядывая в сундук. — Посмотрим. Найдите кого-нибудь, чтобы отнести это в лазарет. А вы, Элиас, понадобитесь мне для того, чтобы серьезно поговорить с коком.

Пока я наблюдала за очисткой межпалубного пространства, меня обуревали самые разные мысли.

Прежде всего я размышляла над тем, какие шаги необходимо предпринять для противостояния болезни. Двое моряков, находившихся в тяжелой стадии обезвоживания и истощения, скончались при переноске и сейчас лежали в дальнем углу кормовой палубы, где мастер по шитью парусов зашивал усопших в их собственные подвесные койки для погребения в пучине. В каждый такой мешок в ноги покойному помещали пару пушечных ядер. Остальные сорок больных имели различные, от значительных до ничтожных, шансы остаться в живых. При наличии не только умения, но и везения мне, может быть, удастся спасти большую их часть. Но сколько случаев заболевания еще не выявлено?

По моему распоряжению на камбузе в огромных количествах кипятили воду: горячая морская вода предназначалась для уборки, а кипяченая пресная — для питья. Я поставила еще одну галочку в своем мысленном списке: надо повидаться с миссис Йохансен, занимавшейся козами, и договориться о том, чтобы молоко тоже стерилизовали.