— Куда, что за вольница? Ну-ка сейчас же в строй!

Комаров вернулся, занял свое место, пожал плечами.

— Ишь, какой прыткий казачонок….

— Извините, товарищ старшина, но я не казачонок, а гвардии казак.

— Смотри-ка, — от изумления старшина открыл рот, — он уже гвардии казак, а? Нет, дорогой товарищ, звание гвардии казака надо заслужить в бою.

— Будет исполнено!

Познакомившись с новобранцами, я пригласил командиров взводов, чтобы вместе с ними распределить «гвардии казаков» по взводам и расчетам. И тут является Комаров.

— Разрешите, товарищи командиры. Я хотел бы помочь вам в распределении. Всех ребят, что призваны со мной, я знаю.

От помощи мы не стали отказываться. Комаров называл фамилию, давал короткую характеристику и резюмировал: «Этого надо направить в расчет заряжающим, а вот из того выйдет отличный наводчик»… Кого-то советовал поставить на подноску мин, кого-то определить в коноводы или ездовые. И обосновывал — почему. Один обладает огромной физической силой, другой глазастый и поджилки крепкие, третий без лошади жить не может…

Слушая его, мы дивились. Не из военного училища пришел к нам этот парень, не из полковой школы, всего лишь новобранец, а поди ж ты — знает нашу специфику, специальности в минометном расчете, в батарее.

— Ну а себя куда бы хотел определить? — спросил лейтенант Мостовой.

— Как куда? Я буду командиром минометного расчета.

— Кем? — засмеялся Мостовой.

— Командиром минрасчета, — твердо повторил Комаров.

«Вот нахал», — подумал я, готовый отчитать самоуверенного выскочку. Сдержанно спросил:

— А ты знаешь, что это за штука — миномет?

— Как же не знать?

И мы услышали такую историю. Наши войска отходили на восток. Под станицей Мелиховской был тяжелый бой. Потом, когда войска — свои и вражеские — прошли, Комаров с группой станичных ребят на поле боя нашли полуразбитый миномет, запрятали его в заброшенном сарае, а потом ходили туда, разбирали-собирали его и изучали правила стрельбы.

В первом взводе у нас не хватало сержантов на должности командиров огневых расчетов. С лейтенантом Михаилом Тарасенко мы рискнули поставить на эту должность рядового — необученного Никифора Комарова.

— Не бойтесь, товарищ комбат, — ответил на наше согласие Комаров, — все будет как надо. Одна только просьба: дайте мне в расчет тех ребят, которых я учил в Мелиховской.

Мы не ошиблись в Комарове. На первых же стрельбах его расчет показал лучшие результаты. Сам же он через месяц стал ефрейтором, в бой пошел младшим сержантом, вскоре ему присвоили сержанта, а через полгода старший сержант Никифор Петрович Комаров занял должность помощника командира взвода.

Кроме командной должности — и тоже с первых дней — Комаров получил и общественную. Его избрали секретарем комсомольской организации батареи взамен старшего сержанта Ивана Литвина, которого отозвали в полк на должность секретаря полкового комсомольского бюро.

Казачьей хваткой и сноровкой сразу выделились братья Иван и Алексей Куликовы и Василий Поляков из донской станицы Раздорской. Ни разу не стрелявшие из автомата, в глаза не видевшие миномета, они быстро освоили и то и другое оружие. Рослые, красивые, ловкие, они словно бы родились для военной службы. Я понимал: парни росли в казачьих семьях, в которых всегда сильны военные традиции.

Как-то так случилось, что в батарее оказалось целое полтавское землячество. Полтавчане Федор Терещенко, Михаил Куприянов, Карпо Коваль, Яков Синебок с парнями из других областей Украины — их оказалось более двадцати — стали душой огневых расчетов. Старательные, крепкие, грамотные парни, как и их донские сверстники, очень быстро научились владеть оружием. Они же составили батарейный хор, который на дивизионных смотрах художественной самодеятельности стал получать первые призы.

Казак без песни, как и без коня, — не казак вовсе. Красиво, звонко и согласно пели хоперцы старинную песню «Посеяла огирочки». А донцы про свой тихий Дон начнут спивать — заслушиваешься. Ну а как все вместе — и донские, и хоперские, и чирские — затянут «Скакал казак через долину» или «Конь вороной с походным вьюком», то стой и не падай. В песне все: и лихая, бесшабашная удаль, и радость великая, и молодечество неуемное, и любовь к семье и родным.

Все свои полевые занятия Урюпинский ополченский полк, когда он стоял в родном городке, заканчивал маршем в слаженном конном строю по главной улице. И, кажется, весь городок от мала до велика высыпал и собирался на той главной улице, чтобы в вечерний час посмотреть на казаков-воинов, на горячих гарцующих коней, услышать песню, берущую за самое сердце.

Усталости как не бывало. На душе — праздник. И каждому молодому казаку своей бравой и статной посадкой, своим голосом, гарцующим своим конем хотелось и мальчишек-казачат подразнить, и перед девушкой или молодой женой выглядеть бесстрашным соколом. Старые же казаки тоже не лишали себя возможности блеснуть молодцеватостью, выправкой.

Батарея любила песню. Вечерами, когда вседневные заботы и хлопоты закончены, оружие почищено и поставлено в пирамиды, лошади ухожены и им задан корм, старшина сводил батарею на ужин, украинское землячество соберется кучкой, устроится в саду под пораненными яблонями, и вдруг Никифор Комаров скажет:

— А не спеть ли нам что-нибудь, хлопцы?

Один, другой, третий потихоньку начинают разгонять свои голоса. Смотришь — и все уже поют. Песня набирает силу и созывает к себе всех батарейцев. На жердочках, огораживающих сад, воробьями устраиваются хуторские ребятишки. Идет мимо какая молодка да и забудет, куда и зачем шла, остановится и, завороженная, приникнет к тем жердочкам. Комиссар Ковальчук ненароком заглянет. Незаметно примостится где-то, задумается. Песня сменяет одна другую. За старинной народной последует залихватская казачья с каким-нибудь разбойным присвистом. Вспомнится «Катюша», полная светлой грусти, тоски и нежности. За песней забывались усталость, все тяготы и лишения суровой солдатской жизни. Вечерние концерты под звездным кубанским небом обычно заканчивались «Песней о Днепре». Все чувства: сыновнюю любовь к родному краю, тоску о нем, сердечную боль, гнев и ненависть к врагу, веру в скорое освобождение — певцы выражали в песне.

Враг напал на нас, мы с Днепра ушли,

Смертный бой гремел, как гроза.

Ой, Днепро, Днепро, ты течешь вдали,

И волна твоя, как слеза…

Перехватило дыхание. К горлу подкатывался комок.

Кряхтел и сопел старшина батареи Рыбалкин и поглядывал на часы — трофейную штамповку. По времени надо было проводить вечернюю поверку и объявлять «отбой», но как прервать песню?

— Ах, стервецы, что делают, — незлобиво, для порядка, ругался он, воровато оглянувшись, переводил стрелки штамповок на четверть часа назад. — Дарьи Захаровны на вас нет. Она бы…