— Ребенок… не такой, как я… но это ребенок!

— Послушай, Лланга, — Джон Корт перешел на более серьезный тон, чем его товарищ, — так ты полагаешь, что это ребенок?

— Ну да… он разговаривал… сегодня ночью…

— Разговаривал?!

— И снова говорил, только что…

— Да что же оно сообщило, это маленькое чудо? — улыбаясь, поинтересовался Макс Губер.

— Он сказал «нгора»…

— Как! — изумился Джон Корт. — То самое слово, что я уже однажды слышал?

— Да… "нгора"… — подтвердил юный туземец.

Можно было сделать только два вывода: либо Лланга стал жертвой галлюцинации,[166]либо же он сошел с ума.

— Но давай проверим, — сказал Джон Корт, если только он не фантазирует, то факт по меньшей мере необычайный, мой милый Макс!

Они забрались под тент и внимательно осмотрели спящего. На первый взгляд можно было утверждать, что он принадлежит к роду обезьян. Но Джона Корта поразило, что перед ним не четверорукое существо, а двурукое. Согласно последней классификации[167]Блуменбаха[168]к такому разряду относится в животном царстве только человек. А у этого странного создания было две руки, тогда как у всех обезьян без исключения их четыре. И ступни его ног казались приспособленными для ходьбы, а не только для хватательных движений, как у представителей обезьяньей породы.

На все это Джон Корт первым делом обратил внимание своего друга.

— Интересно… Очень интересно! — отозвался Макс Губер.

Рост маленького существа не превосходил семидесяти пяти сантиметров. По внешним признакам пора детства для него еще не миновала, ему можно было дать лет пять-шесть. Лишенная шерсти кожа была покрыта легким золотистым пушком. На лбу, подбородке и на щеках — никаких намеков на волосяной покров, его присутствие обнаруживалось лишь на груди, на бедрах и ногах. Уши его имели округлые и мягкие окончания, отличные от четвероруких, которые вообще лишены мочек. Руки не были чрезмерно длинными. Природа не наделила его и пятой конечностью, как большинство обезьян, которым хвост служит для осязания и хватания. Форма головы круглая, лицевой угол примерно восемьдесят градусов, нос приплюснутый, лоб не очень покатый. Покрывавшие его череп волосы вполне могли сойти за шевелюру, украшающую туземцев Центральной Африки. Все это говорило о том, что существо больше напоминает человека, чем обезьяну, по своему общему строению, но также, вероятно, и по всей внутренней организации.

Легко вообразить душевное потрясение Джона Корта и Макса Губера перед лицом абсолютно неведомого существа, какого не наблюдал еще ни один антрополог в мире и которое казалось промежуточным звеном между животным и человеком.

И к тому же Лланга утверждал, что этот малыш разговаривал, — если только юный туземец не принял за артикулированную речь[169]какой-то нечленораздельный звук, не имеющий связи с абстрактной мыслью, и обязанный своим появлением слепому инстинкту, а не разуму.

Двое друзей хранили молчание, ожидая, что губы малыша приоткроются, а Лланга продолжал увлажнять ему лоб и виски. Дыхание его становилось ровнее и спокойнее, жар спадал. По всей видимости, приступ лихорадки близился к завершению. Наконец губы слегка зашевелились.

— Нгора! Нгора!.. — повторил странный ребенок.

— Вот это да! — воскликнул Макс Губер. — Такое и вообразить невозможно!

Ни тот, ни другой не могли поверить в то, что они только что услышали.

Как! Такое существо, отнюдь не занимающее высокой ступени на лестнице живого мира, обладало даром речи?! Если малыш произнес пока только одно слово на конголезском языке, то разве нельзя предположить, что ему известны другие, что у него есть мысли и он способен передавать их во фразах?

Оставалось пожалеть, что он не открывает глаз и что нельзя встретиться с ним взглядом… Ведь глаза отражают мысль, они способны ответить на многое. Но нет! Веки его оставались плотно сжатыми, и ничто не указывало на то, что они скоро поднимутся.

Тем временем Джон Корт, наклонившись над ребенком, готов был ловить любое слово или крик, что могли бы вырваться у него, он приподнял малышу голову, но тот не проснулся. Каково же было изумление американца, когда он обнаружил шнурок вокруг тоненькой шеи, изготовленный из плетеной шелковой тесьмы. Он потянул за него, чтобы найти соединительный узел, и почти тотчас воскликнул:

— Медаль!..

— Медаль? — изумился Макс Губер.

Джон Корт развязал шнурок.

Да! Никелевая медаль, размером с монету в пять сантимов, с выгравированным именем на одной стороне и мужским профилем на другой. Это имя было Йогаузен, и профиль принадлежал пропавшему доктору.

— Он! — воскликнул Макс Губер. — И какой-то мальчишка напялил орден немецкого профессора, чью клетку мы нашли пустой!

В том, что медали могли встретиться на территории Камеруна, нет ничего удивительного, поскольку доктор Йогаузен раздарил их многим местным жителям. Но чтобы этот знак отличия вдруг оказался на шее у столь необычного обитателя леса Убанги…

— Фантастика! — заявил Макс Губер. — Скорее всего эти полуобезьяны-полулюди похитили медаль из шкатулки доктора…

— Кхами! Иди сюда! — позвал Джон Корт.

Он хотел посвятить проводника в суть происшедшего и поинтересоваться, что тот думает о необычном открытии.

Но в тот же момент до них донесся голос проводника:

— Месье Макс!.. Месье Джон!..

Двое молодых людей выбрались из-под тента и подошли к проводнику.

— Послушайте-ка, — сказал он им, прикладывая руку трубочкой к своему уху.

В пятистах метрах вниз по течению река делала крутой поворот вправо, на этой излучине снова появлялся густой лесной массив. Ухо, повернутое в этом направлении, различало глухое и протяжное гудение, не похожее на мычание жвачных животных или на рычание хищников. Это скорее напоминало слитный гул голосов, который усиливался по мере приближения плота к его источнику.

— Подозрительный шум, — изрек Джон Корт.

— Я не могу распознать его природу, — добавил Макс Губер.