Несмотря на безвыходность положения, враг готов был к длительной и упорной обороне, продолжая создавать сплошную сеть опорных пунктов и узлов сопротивления. Паулюс выполнял категорическое требование германского Верховного командования. «То, что мы отсюда не уйдем, должно стать фанатическим принципом», — заявил Гитлер[74]. Об этом же говорилось в его оперативном приказе № 2 от 28 декабря: «Как и прежде, моим намерением остается удержать 6-ю армию в ее крепости и создать предпосылки для ее освобождения»[75].

В день Нового года на имя командующего окруженной группировкой была получена личная радиограмма фюрера. Она вновь подтвердила, что Гитлер «не оставит на произвол судьбы героических бойцов на Волге и что Германия располагает средствами для деблокады 6-й армии»[76]. Подобные заверения вождя уже не производили прежнего впечатления. Борьба продолжалась, но перед немецкими солдатами и офицерами все чаще и настойчивее вставал вопрос о ее целесообразности.

Чем объяснялось такое упорство проигравшего жестокую битву противника? Соображениями политического престижа нацистской Германии? Или стратегической необходимостью удержания фронта под Сталинградом? В первые дни после окружения Паулюс, как командующий 6-й армией, ставил вопрос о предоставлении ему права «свободы действий» и осуществления, в случае необходимости, прорыва на юго-запад. Такое право ему предоставлено не было, а в дальнейшем сама обстановка исключала любую попытку в этом направлении. Оставалось капитулировать, сохраняя жизнь десятков тысяч немцев, или продолжать сопротивление «до последнего солдата». Верховное командование вермахта, не задумываясь, избрало последнее решение. Этим оно обрекло свою Сталинградскую группировку на гибель, вынесло ей смертный приговор.

Следует сказать, что подобное решение определялось мотивами как престижа, так и стратегии. Сковывая в районе Сталинграда советские силы, германское командование стремилось не допустить развала всего южного крыла Восточного фронта. Однако после провала наступления Манштейна, а затем потери (в январе) аэродрома в районе Питомника сопротивление окруженной группировки утратило прежнее военно-стратегическое значение. Оно стало бесперспективным даже в военном отношении, но тем не менее продолжалось до последней возможности. Великогерманский рейх оставался верен себе в чудовищном пренебрежении к человечности. Гитлер и его окружение не видели необходимости делать в этом отношении исключение для собственных солдат и офицеров, коль скоро они выбывали из затеянной игры. А эти последние согласно присяге продолжали послушно выполнять указания своих военных и политических руководителей. Требовалась другая, более могучая воля и сила, чтобы солдаты и офицеры армии Паулюса, а также миллионы других немцев взглянули на события иными глазами. И по мере усугубления обстановки, чем неумолимее и ближе выдвигалось возмездие, тем заметнее и сильнее совершался процесс морального отрезвления той части немецкого вермахта, которая оказалась в «котле». Германская военная машина начинала отказывать, пусть не сразу, но в наиболее существенной своей части — бездумном автоматизме повиновения.

К тому времени, когда советское командование в ультимативной форме предложило врагу прекратить сопротивление и сообщило условия капитуляции, несомненно, среди окруженных немцев многие готовы были сложить оружие. В этом отношении весьма убедительно звучит свидетельство Гельмута Вельца, который рисует такую картину: «Сегодня 8 января. Этот день не такой, как все другие. Он требует от командования важного решения, самого важного, какое оно только может принять в данный момент. Каково будет это решение — никто из нас не знает. Нам известно только одно: решающее слово может быть сказано только в течение двадцати четырех часов. Это знает каждый, кто принадлежит к 6-й армии. О том позаботились сотни тысяч русских листовок. Их целый день сбрасывают над нами медленно кружащие советские самолеты. На нас изливается ливень тоненьких листовок. Целыми пачками и врассыпную, подхваченные ветром, падают они на землю: красные, зеленые, голубые, желтые и белые — всех цветов. Они падают на снежные сугробы, на дороги, на деревни и позиции. Каждый видит листовку, каждый читает ее, каждый сберегает ее и каждый высказывает свое мнение. Ультиматум. Капитуляция. Плен. Питание. Возвращение на родину после войны. Все это проносится в мозгу, сменяя друг друга, воспламеняет умы, вызывает острые споры.

…Вся армия страдает от удушья, блуждает в лабиринте, скорчилась без сил в снегу. Как ни крути, а приходишь к одному выводу: дни немецких войск, сжатых на узком пространстве, сочтены, умирающая армия не способна сковать сколько-нибудь значительные силы противника, а другой задачи у нас нет. Следовательно, продолжать кровопролитие бессмысленно. Капитуляция — требование разума, требование товарищества, требование посчитаться с судьбой бесчисленного количества раненых солдат, которые по большей части лежат в подвалах без всякого медицинского ухода. Такая капитуляция не наносит ущерба достоинству германского солдата»[77].

И дальше: «Да, конечно, долг и главная добродетель хорошего солдата — повиноваться всегда и всюду, даже если он и не понимает смысла полученного приказа. Но здесь, у нас, своим властным языком говорят сами факты. Только за последние шесть недель погибло круглым числом 100 тысяч человек (безусловно, это преувеличение. — Примеч. авт.). Тот, кто в таких условиях намерен ценой гибели остальных 200 тысяч человек сохранить свое слепое и тупое повиновение, не солдат и не человек — он хорошо действующая машина, не больше!»[78]

Однако такие соображения не сыграли решающей роли при всей их жестокой очевидности. Судьба личного состава окруженной группировки была принесена в жертву теми, кто давал ответ на ультиматум о прекращении сопротивления.

Условия капитуляции, предложенные советским командованием, были доложены через немецкого офицера лично генерал-полковнику Паулюсу. Как раз в это время на аэродроме в Питомнике приземлился самолет, доставивший командира 14-го танкового корпуса генерала Хубе. Он вернулся в «котел» из ставки Гитлера, куда 28 декабря вылетал для получения награды и где по поручению Паулюса докладывал фюреру о положении окруженных войск. Как уже упоминалось, Хубе привез приказ Гитлера продолжать сопротивление до нового деблокирующего наступления войск вермахта, которое развернется во второй половине февраля.

Паулюс вызвал к себе командиров корпусов, которые уже знали текст советского ультиматума. Командующий ознакомил их также с сообщением генерала Хубе. Все они высказались против капитуляции. Затем прибыл ответ главного командования сухопутных сил (ОКХ). Он гласил: «Капитуляция исключается. Каждый лишний день, который армия держится, помогает всему фронту и оттягивает от него русские дивизии».