один из южных игуменов, по выбору князей. Но всеобщее расстройство дел не прежде дозволило ему принять посвящение от Патриарха, как в 1250 году. Возвратясь оттуда в Киев, он отправился обозревать северные епархии своей митрополии, посетил Чернигов, Рязань, Владимир и наконец Новгород, который не видал у себя Батыя и только один из престольных городов Руси оставался еще независимым и неразоренным.

Можно думать, что сам Господь хранил Новгород вместе с Псковом и другими его пригородами как оплот со стороны Запада, более опасного для Руси, нежели орды монгольские: татары разоряли государство и губили народ, а латинство грозило опасностью для самой чистоты веры православной. Папы старались воспользоваться для своих целей общими бедствиями Русской земли и поднимали на нее крестовые походы – то из Швеции, то из Ливонии. Но на западных пределах Руси, в великом Новгороде, княжил тогда юный князь Александр, сын великого князя Ярослава Всеволодовича, одаренный необыкновенным разумом, мужеством, величественною красотою и крепкими мышцами Самсона; голос князя, по выражению летописца, гремел, как труба на вече.

В 1240 г. шведский король, вследствие папской буллы, отправил многочисленное войско под начальством зятя своего Биргера на ладьях в Неву, к устью Ижоры; при войске были бискупы, чтобы крестить русских. Благоверный Александр вышел к ним навстречу с малою дружиной, но с твердой надеждой на Бога. На берегах Невы, где шведы стояли уже станом, встретил Александра начальник приморской его стражи, ижорянин Пелгуй, ревностный христианин, и поведал ему чудное видение, которого удостоился накануне. Ожидая князя, он провел ночь на берегу Финского залива в бдении и молитве. Мрак ночной исчез, и солнце озарило поверхность тихого моря. Вдруг Пелгуй услышал шум на море и увидел ладью с гребцами, овеянными мглою, и двумя лучезарными витязями в ризах червленых; витязи походили на святых страстотерпцев Бориса и Глеба, как изображались они на иконах. Один из витязей сказал другому: «Брат Глеб, вели грести скорее, да поможем сроднику нашему Александру». Битва началась 15 июля, в день памяти святого Владимира, просветителя Руси, в начале дня и продолжалась до ночи. Шведы бились упорно, но потерпели страшное поражение. Александр собственным копьем «возложил печать на лице» Биргера. Темная ночь спасла остатки шведов: они спешили бежать восвояси, наполнив три судна телами лучших своих мужей и оставив поле битвы, усеянное трупами своих собратий10. Эта славная победа доставила Александру прозвание Невского.

Кончив со шведами, Невский витязь должен был поспешить против ливонских рыцарей, которые завладели Изборском, разбили псковитян и при помощи изменника Твердислава ворвались в самый город Псков. Александр двинулся на защиту Пскова и разбил немцев на весеннем льду Чудского озера. Пятьсот рыцарей пало в битве, около пятидесяти попалось в плен. Когда Александр с торжеством входил в город святой Ольги, ведя за собою пленных рыцарей, весь Псков с восторгом встретил его. Он завещал псковичам любовь к своему потомству. «Если кто из позднейших моих потомков прибежит к вам в печали, – сказал он, – или просто придет пожить к вам, и вы не примете и не почтете его как князя, то назоветесь вторыми жидами».

Эта знаменитая победа защитника Православия над ливонскими рыцарями (современники прозвали ее Ледовым побоищем) заставила орден трепетать за собственное существование11; папа принужден был до времени отложить свои виды на присоединение Русской земли к латинству. Александр после того недолго оставался в Новгороде. Отец его, великий князь Ярослав, должен был ехать в Большую Орду, на берега Амура, где монголы, по смерти Октая, занимались избранием нового великого хана. Он в последний раз простился с Отечеством; сквозь степи и пустыни достигнув до ханского стана, в числе многих других данников, смирился пред троном нового хана Гаюка и скончался в Орде 30 сентября 1246 года, как уверяют, от яда, данного ему матерью хана12. Тело его было привезено и погребено во Владимире, в соборной церкви.

Почти в то же время, в Золотой Орде, Михаил Всеволодович, князь Черниговский, и боярин его Феодор явились исповедниками и мучениками святой веры. Потребованный к Батыю, Михаил просил благословения у отца духовного, епископа Иоанна. «Многие князья ездили в орду, – сказал ему епископ, – и, прельстясь славою мира сего, ходили сквозь огонь, кланялись идолам, вкушали оскверненную пищу; но ты, князь, не подражай им». Князь отвечал: «Я желаю пролить кровь мою за Христа и за веру чистую». То же сказал и боярин Феодор. Епископ дал им Святые Дары на путь и отпустил с молитвою. Когда Михаил прибыл в стан Батыя с юным внуком Борисом Ростовским и боярином Феодором, Батый приказал жрецам совершить над Михаилом все, что следует по языческим уставам, и потом уже представить его в ханскую ставку. Жрецы потребовали, чтобы князь и боярин прошли сквозь огонь13. Михаил отвечал: «Христианин поклоняется Творцу, а не твари». Узнав о непокорности русского князя, Батый озлобился и велел ему выбрать одно из двух: или поклониться богам, или умереть. «Я готов поклониться царю, – отвечал Михаил – ему вручил Бог судьбу царств земных: но я христианин и не могу поклониться тому, чему поклоняются жрецы». Напрасно юный Борис со слезами умолял деда поберечь жизнь свою, напрасно бояре Ростовские выказывались принять на себя и на весь народ епитимию за князя: Михаил, подкрепляемый благочестивым Феодором, не хотел слушать их. Он сбросил с плеч княжескую шубу и сказал: «Не погублю души моей; прочь слава мира сего тленного, не хочу ее».

Пока вельможи ханские относили к Батыю ответ князя-христианина, блаженный Михаил и достойный боярин его начали петь псалмы и, окончив пение, приобщились Святых Тайн. Татарские чиновники еще раз сказали им: «Идут от хана убить вас; покоритесь и останетесь живы». Михаил и Феодор отвечали в один голос: «Не слушаем вас, не хотим славы мира сего». Скоро явились убийцы. Соскочив с коней, татарские палачи схватили Михаила, растянули за руки и за ноги и начали бить кулаками и палками по груди, потом повернули лицом к земле и били ногами. Долго длилось это зверство. Наконец, какой-то отступник Домант, уроженец Путивля, отрезал ножом голову святому мученику. Последнее слово его было: «Я христианин!»14.

Тогда стали уговаривать боярина Феодора и обещали ему почести. Он отвечал: «Не хочу кланяться твари, хочу страдать за Христа моего, как и государь мой, князь». Его мучили так же, как и князя, и наконец отрезали ему голову. Это было 20 сентября 1246 года. Тела исповедников Христовых брошены были в пищу псам, но остались целы и невредимы. Господь, за Которого пострадали мученики, явил