Правителю необходимо соблюдать золотую середину между излишним доверием и излишним недоверием приближенным. У Макиавелли читаем: «Однако новый государь не должен быть легковерен, мнителен и скор на расправу; во всех своих действиях он должен быть сдержан, осмотрителен и милостив, так чтобы излишняя доверчивость не обернулась неосторожностью, а излишняя подозрительность не озлобила подданных»[84].

В заключение добавлю: приближенным необходимо уяснить, что именно они несут ответственность за неудачи, в то время как премьеру приписываются все успехи. Макиавелли на эту тему отмечает: «Многие полагают, что кое-кто из государей, слывущих мудрыми, славой своей обязаны не себе самим, а добрым советам своих приближенных, но мнение это ошибочно. Ибо правило, не знающее исключений, гласит: государю, который сам не обладает мудростью, бесполезно давать благие советы, если только такой государь случайно не доверится мудрому советнику, который будет принимать за него все решения... Отсюда можно заключить, что добрые советы, кто бы их ни давал, родятся из мудрости государей, а не мудрость государей родится из мудрых советов»[85].

Премьер-министр и канцлер Казначейства

Основная интрига в Британском правительстве строится вокруг отношений премьера и канцлера. Первому подвластны назначения, второму — деньги.

Натянутость, напряженность в отношениях между двумя кабинетами обусловлена изначально. Номер 10 хочет тратить деньги на завоевание политической поддержки, а Казначейство хочет урезать расходы и сохранить фискальную позицию. Этим премьерам только дай волю — начнут транжирить денежки, о завтрашнем дне не заботясь; вот и приходится Казначейству душить их порывы, для их же блага. Макиавелли согласен — «хорошо иметь славу щедрого государя»[86], однако предупреждает: «Чтобы распространить среди людей славу о своей щедрости, ты должен будешь изощряться в великолепных затеях, но, поступая таким образом, ты истощишь казну, после чего, не желая расставаться со славой щедрого правителя, вынужден будешь сверх меры обременить народ податями»[87]. Мудрый правитель заботится о кошельках своих граждан, поэтому слушается Казначейства.

В идеале между премьером и канцлером наличествует еще и конструктивное политическое напряжение. При слабом канцлере премьер сам решает, сколько и на что тратить. Наглядный пример слабого канцлера — Алистер Дарлинг, занимавший этот пост с 2007 по 2009 год. Попытка Гордона Брауна заменить Дарлинга своим ближайшим соратником Эдом Боллсом провалилась, и Дарлинг оставался на посту в качестве временной фигуры, пока Гордон не найдет кого-нибудь другого. Успехи госпожи Тэтчер приходятся на тот период, когда она работала в одной упряжке с сильным канцлером (я говорю о Найджеле Лоусоне, который стоял за нее горой), при альянсе же с канцлерами слабыми вроде Джеффри Хоува и Джона Мэйджора все было далеко не так радужно. Разумеется, при наличии конструктивного политического напряжения (как и при наличии любых других факторов) с успехами и радужностью может случиться перебор. Который наблюдали и мы — в период с 1997 по 2007 год.

Ни одной организации не избежать соперничества между лидером и «вторым номером» — особенно если «второй номер» является заодно и вероятным преемником лидера. В политике «вторые номера», т.е. министры финансов, наследуют лидерам, т.е. премьерам, куда как часто, потому и отношения между ними не назовешь сердечными. Канадский премьер Жан Кретьен столкнулся с кампанией своего министра финансов, Пола Мартина, имевшей целью вынудить его к отставке. Заняв наконец пост премьера, Мартин, по ощущениям Кретьена, успешно дистанцировался от ancient regime[88], позволив очернить Кретьеново имя заявлениями о его коррумпированности. На следующий год либеральная партия, возглавляемая Мартином, набрала на выборах гораздо меньше голосов, несколько лет существовала как правительство меньшинства, пока вовсе не потеряла власть.

В Австралии канцлер Питер Костелло буквально дышал в затылок премьер-министру Джону Говарду. Костелло рассчитывал «вступить во владение» уже во время второго Говардова срока и беспрестанно настаивал на уточнении Говардом вожделенной даты, согласно условиям сделки, которую они заключили, по слухам, еще в 1994 году. Говард назначить дату отказывался, а тех, кто на него давил, называл «самонадеянными наглецами». Лидера, говорил Говард, выбирает партия; лидерство — не переходящий приз. В конце концов Говард объявил, что уйдет в 2007 году. Либеральная партия проиграла очередные выборы, причем две трети опрошенных заявили о своем нежелании видеть премьер-министром Питера Костелло.

Таким образом, затруднения Тони Блэра нельзя назвать беспрецедентными, а исход соперничества «в высшем эшелоне» был более чем предсказуем. Канцлер Тони Блэра являлся одновременно его соперником — и дофином, которому надоело ждать своей очереди. Гордон Браун настаивал на согласии Тони с его, Гордона, наследными правами, однако не желал действовать согласно программе премьера. Гордон, скорее, был склонен к политическому самодистанцированию от наиболее трудных задач, которые в силу своей должности выполнял премьер. Иными словами, наличествовали все ингредиенты для трагедии поистине шекспировских масштабов.

Пикантности этой трагедии придал тот факт, что Тони с Гордоном связывала многолетняя дружба. В Палату общин они пришли вместе в 1983 году. Гордон, старший из двоих, в восьмидесятых доминировал. Тони рассказывал мне, что в тот период они с Гордоном были очень близки. Работали в одном офисе. Первое, что делал Гордон с утра, — звонил Тони; звонком же он завершал день — но не бесконечный разговор с другом. Со слов Тони выходило больше похоже на роман, чем на политическое партнерство в традиционном смысле. В начале девяностых Гордон сменил офис, а Тони за ним не последовал — хотел исчезнуть с его орбиты. Говорил, что Гордон делит людей на два лагеря — тех, кто с ним, и тех, кто против него; это очень раздражало каждого, кто был ему близок. Тони чувствовал: от Гордона надо отдалиться, иначе паранойя ему, Тони, обеспечена.

Охлаждение в отношениях началось еще в 1994-м, причем принятое в том же году решение Тони бороться за лидерство толкнуло Гордона на позицию неприкрытой враждебности; от этой враждебности он так и не избавился. К тому времени как я вернулся из Америки для собеседования с Тони по поводу новой своей должности (сентябрь 1994-го), отношения между Тони и Гордоном были очень сложными — настолько сложными, что после собеседования, по пути обратно в Вашингтон, я ужасно боялся наткнуться в Хитроу, в терминале номер 4, на Гордона с Эдом Воллсом (они также летели в Вашингтон с визитом, который я для них устроил). У меня были четкие инструкции — ни в коем случае не позволить Гордону догадаться о моей новой должности; пришлось скрыться в книжном магазине сети «WH Smiths». На следующий день, встретившись с Гордоном и Эдом уже в Вашингтоне, я ни словом не упомянул, что летал в Лондон.