Овражникову не спалось. Он несколько раз поднимался среди ночи, смотрел на часы, словно боялся проспать, хотя с ним такого никогда прежде не случалось.

Вроде не о чем было волноваться. Ну, остались ребята в засаде. Так это же не впервые. Однако что-то не давало ему покоя, предчувствие чего-то непоправимого постоянно томило душу.

В пять утра, понимая, что уже не сможет уснуть, он поднялся, выпил кофе, сварил овсянку жене и манную кашу дочери, не спеша оделся и наконец решил позвонить Грязнову.

К телефону долго никто не подходил, наконец послышался сонный голос Вячеслава:

– Грязнов слушает…

– Доброе утро! Беспокоит Овражников. Я собрался проведать ребят в Грачевке. Вы не хотите присоединиться?

– Надо бы. Но я еще не готов.

– Сколько времени понадобится вам для того, чтобы привести себя в порядок?

– Не менее получаса, – сказал Грязнов, прикидывая, что ему надо разбудить Тамару, хоть и жалко, пусть бы еще поспала.

– Сейчас семь. Без четверти восемь я заеду за вами в гостиницу, договорились?

– Да. Буду весьма обязан.

– До встречи, – простился Овражников, положил трубку, подошел к окну и задумчиво уставился в темноту.

За короткое время все вокруг него перевернулось с ног на голову: спекулянт стал бизнесменом, вор – «новым русским», преступник – государственным деятелем. Мораль размылась, жизнь стали мерить единственной мерой – деньгами. Имеешь их – можешь получить кресло в Думе, купить акции предприятия, открыть банк. Короче, с деньгами ты можешь все.

Овражников не желал соглашаться со сложившимся положением вещей, однако, куда апеллировать, он не знал, выход видел в единственном – в честном выполнении своего долга, чтобы никто не посмел упрекнуть его самого в продажности и беспринципности. Что бы ни творилось в мире, все равно останутся вечные ценности: милосердие, добро, любовь – все то, что помогает выжить всему человечеству и каждому человеку в отдельности. В этом Виктор Онисимович был твердо уверен.

За окном посигналила машина. Грязнов протер потное стекло, выглянул на улицу, сказал Тамаре:

– Овражников приехал.

– Иди ему навстречу, я не хочу, чтобы он меня здесь видел.

– Почему? Мы ведь все решили, – удивился Вячеслав.

– Зачем ему знать об этом? Иди. Я соберусь и пойду позже.

– Ладно, делай, как тебе лучше.

Грязнов привлек ее к себе, поцеловал и сказал:

– До встречи вечером.

– До встречи, любимый,– ответила она, провела ладонью по его щеке, словно оставляя на память это прикосновение.

Он поцеловал руку, ласкающую его, и надел пальто.

Виктор Онисимович нетерпеливо поджидал его возле машины.

За ночь подморозило, земля казалась твердой и колючей. Лужи затянулись льдом.

– С переменой погоды, Виктор Онисимович, – поздоровался за руку Грязнов.

– Дай Бог. У нас зима мягкая, то подморозит, то отпустит. Так и живем между осенью и весной. Снег если выпадет, так вскоре и растает. Морока одна. У вас в Москве зимы, я знаю, покруче.

– Да тоже грязи хватает, – улыбнулся Грязнов.

– Садитесь в машину. После постели, наверно, зябко в кожаном пальто? Чужая кожа не греет?

– Я не мерзну. И вроде даже боли не чувствую. Помню, в детстве порезал ногу, на битое стекло наступил. Кровь льется, мать суетится, причитает, а я смотрю и боли совершенно не ощущаю. Когда ранен был, тоже ощущение какое-то странное, будто не со мной это все происходит…

– Читал я, есть такие люди, что боли не чувствуют, но это опасно для их здоровья. Так как боль играет роль сигнализации, что с организмом неладное творится. А не будет боли, как узнаешь, что нездоров?

Овражников сел за руль, Грязнов устроился рядом, машина легко тронулась. Вячеслав краем глаза заметил, что Тамара смотрела в окно, махнула ему рукой. Этот обычный жест вернул его в прошедшую ночь.

– У вас счастливый вид, – заметил Овражников. – Хорошо выспались?

– Вид обыкновенный. Я просто оптимист по натуре. Так и живу. Утром счастлив, вечером голоден и зол.

– А мне что-то не спалось. Сны какие-то тягостные, нудные. Проснусь, чтобы избавиться, усну – опять то же самое снится. Словно предчувствие какое-то мучит. Вас поднял ни свет ни заря.

– Ничего, Виктор Онисимович, все нормально. Дела наши, конечно, не блестящие, но кое-какие выводы, мне кажется, сделать уже можно. Я вот все время мысленно анализирую материалы дела и прихожу к выводу, что Такоев не столько раскапывал его, сколько очень грамотно и старательно закапывал. Понимаете, это чисто профессиональное чувство, без всяких эмоций.

– У вас действительно такое ощущение? Или здесь говорит нечто иное?

– Нет, уверяю вас, я никогда дело не путаю с личным. Да и потом, сколько веревочке ни виться, а все приходит конец, – сказал Грязнов. – Думаю, рано или поздно, но правду мы узнаем.

– Правда может всплыть и через десятилетия, но кого же она в таком случае устроит?

– Не стоит так уж пессимистично смотреть на жизнь. Ну, случаются «висяки», куда от них деться? Меня в данном случае другое волнует: зачем Рустам собирал материалы о Русском единстве и казачестве? Ведь это же такая липовая подставка с русскими патриотами, которые из-за какой-то взрывчатки зарезали русских же солдат! Словно все улики были стерты нарочно. И следы сознательно затоптаны. А я ведь тоже знал Рустама исключительно с хорошей стороны… Но – время! Оно способно сделать с человеком что угодно. В общем, как я понимаю, нам обоим нужен сейчас Рустам.

Грязнову подумалось еще, что наконец уж в этот Новый год он не будет мыкаться по друзьям, а проведет его с Тамарой. Нарядят маленькую елочку, украсят мишурой комнату, поставят на стол шампанское и закуски – будет тихий семейный праздник, каких у Вячеслава не было уже много лет.

– Виктор Онисимович, а вы ведь не зря меня подозревали. Я вынужден буду совершить диверсию в вашем городе, – сказал Грязнов.

Овражников удивленно и подозрительно выгнул бровь:

– О чем это вы?

– Хочу умыкнуть-таки у вас Тамару Кузнецову. Когда мы с ней снова встретились, поняли, что старые чувства живы. И все может быть замечательно!

– Ах, вот вы о чем! – засмеялся Овражников. – Попробуйте! Только она ведь и Рустаму нравилась. Мы все это знали и ждали, что они вот-вот поженятся.

– Нехорошо, конечно, получается. Я словно воспользовался его отсутствием. Но все зависело от нее. Кажется, она выбрала меня.

– Ну что ж, – заметил Овражников, – рад буду за вас. Женщина в конце концов должна оставаться женщиной, а не бойцом, так сказать, с преступностью. Пусть она рожает детей, готовит борщи и котлеты, а в милиции замена ей наверняка найдется…