– Что для тебя главное в жизни? – спросила Эллен.

– Увлажняющий крем, – без запинки ответила Кора.

– Не считается.

– Больше ничего. У меня есть дети. И мне нравится, что я – это я; не мать, не дочь, а просто Кора, раз уж с сексом я распрощалась. И не ругаюсь при детях, и курить бросила, все ради них. Осталась только водка и увлажняющий крем. Вот до чего я докатилась.

– А я обожаю сквернословить, – призналась Эллен. – Чем дольше живу, тем чаще ругаюсь.

– Ты и впрямь с каждым днем становишься злее. Знаешь, есть юнцы, которые бесятся насчет всего того, что им никогда не светит. А есть злобные женщины не первой молодости, которые бесятся, осознав все свои упущенные возможности.

– Не будем таскаться. Просто купим кукурузных хлопьев, картошки, хлеба и молока.

Туда и обратно, ни на кого не глядя, думала она. Не хочу смотреть на себя чужими глазами. Об этом страхе она написала в дневнике.

Кора начала вести дневник. Ей казалось, что с тех пор, как она стала матерью (а это самое значительное событие в ее жизни), мысли ее сделались маленькими-маленькими, так что теперь умещаются в записной книжке того же размера. Кора думала о стирке и кормлениях. Понимала, что слишком многого требует от себя. «Каждый день, – писала она, – я стараюсь дать детям любовь, свежий воздух, чистую одежду, пытаюсь чему-то их научить, играю с ними, покупаю им шоколад, рассказываю сказки… Так кто же я после этого? Господь Бог? Это и называется быть хорошей матерью?»

Дневник – это, конечно, глупость, но когда общаешься только с двумя малышами и с соседями, которым не до самобичевания, нет лучше способа разобраться в себе.

Прожив год на новом месте, Кора успела запомнить каждый столб по дороге от дома к магазинам. Изучила все оттенки серого. Серо-голубой, серо-зеленый – все одно серый. На прогулках с детьми, глядя под ноги, Кора внимательно рассматривала бетонные основания фонарных столбов.

– И сотворил Бог человека, – вздыхала она. – И создал человек фонарные столбы. И больше не надо искать путь по звездам. Забудь о них. Дорогу домой указывают хулиганские надписи на стенах. У большой красной «Пошел ты на…» – повернуть налево, у третьей голубой «Уродина» – снова налево, и так до конца улицы.

Трава тоже была серого цвета. Нет, не та, что росла в крохотных садиках возле домов, – та зеленела, либо буйно, вольно, либо стрижено-ухожено. Серела чахлая ничейная трава у дороги и в маленьких чахлых скверах. Обездоленная трава, думала Кора. Все ее топчут, нужду на нее справляют, не дают разрастись, зазеленеть.

Каждый день Кора спускалась к реке. До торгового квартала – пестрой смеси гастрономов, лавчонок и газетных киосков – оказалось не так уж далеко. Хватало здесь и новых ресторанов, и почтенных баров, в духе времени обзаведшихся полосатыми навесами. Коре здесь нравилось. Это был ее мир. Каждый день она усаживалась на скамью и глядела на воду. На горизонте высились новостройки. Дома все по-другому. Вода там чище, синее. Всюду рыбацкие лодки, яхты под парусами. И горы. Так хочется снова их увидеть. «Но я не вернусь. Не вернусь до поры, когда смогу взглянуть на них без стыда». Кора сидела, пока не начинала зябнуть, ей даже нравилась прохлада. Лишь возмущенные вопли замерзших, проголодавшихся детей заставляли ее подняться.

На полу у Коры был бурый ковер, в гостиной – плохонький диванчик, на кухне – плита. А в квартире напротив жила тощая, мрачная на вид миссис Лоуренс, неусыпно следившая за Корой. Миссис Лоуренс заглянула к Коре на третий день после переезда.

– Просто зашла познакомиться, – сказала она, с жадным любопытством стреляя глазами по сторонам. – Я Бетти из квартиры напротив. Устроились?

– Насколько возможно, – кивнула Кора. Бетти успела заметить, что новая соседка беременна, с ребенком и явно без мужа.

– Значит, вы одна?

Кора тряхнула головой, посмотрела соседке прямо в лицо.

– Не одна. С Сэмом.

– Чудный возраст! – восхитилась Бетти. – Люблю малышей. Жаль, что они вырастают. – И улыбнулась: – Пойдем ко мне, выпьем чаю.

«Ну не странно ли? – размышляла Кора. – Еще вчера я воровала в магазинах и кувыркалась с незнакомым малым под "Стили Дэн". А теперь сижу в чистенькой желтой кухне, где пахнет свежестью и арахисовым маслом, прихлебываю чай с молоком и болтаю о детях. Как это случилось? И почему, когда становишься матерью, тебя тянет на такие вот кухоньки, хотя надо бы кричать благим матом, размахивать руками и умолять: "Выпустите меня отсюда"? А здесь почти приятно. Почти. Не забывай об этом «почти», детка», – напомнила себе Кора.

Бетти допила чай и направилась к раковине. Но Кора перехватила у нее чашку и заглянула внутрь.

– Вам нечего бояться, – сказала она. – Видите, зонтик? Вы были в опасности. Тревожились о чем-то. Но теперь все позади.

– Удивительно! – воскликнула Бетти. – Как вы угадали? Я только что узнала, что мне ничего не грозит. Сегодня утром. Потому-то, если честно, и пришла. – И, понизив голос, продолжала: – Мне нужно было с кем-нибудь поговорить. – Бетти достала из кармана передника письмо. – Думали, что у меня рак. А оказалось, доброкачественная опухоль. Боже, как я боялась! Не с кем было поделиться. Можно было, конечно, рассказать мужу, Уиллу. Да только он мужчина. Что мужчины в этом смыслят?

Бетти, в восторге сцепив ладони, взглянула на Кору другими глазами.

– Вы гадаете на чае! – благоговейно выдохнула она. Какая удача! Заполучить такую соседку!

Кора кивнула:

– Меня бабушка научила.

– Потрясающе! – воскликнула миссис Лоуренс.

А Кора улыбнулась. Неизвестно, кому повезло больше. Теперь у нее будет нянька для детей!

О Коре пошла молва. Она стала в некотором роде местной знаменитостью. Каждое утро ее звали куда-то на чай, с надеждой протягивали чашку за чашкой. Расскажи, что меня ждет, Кора. Скажи мне то, что я хочу услышать, Кора. Бывало, женщины стучались к ней в дверь в восемь-девять вечера, протягивая чашки с непонятными узорами на дне, бережно пронесенные по темным улицам.

– Что это значит? – спрашивали у нее. – Что будет со мной?

Кора поворачивала чашку к свету, заглядывала в нее и выносила решение.

– По чаю нельзя предсказать будущее, – вновь и вновь объясняла она. – По нему можно узнать лишь о настоящем и понять, что с вами происходит.

Потом она бросалась на видавший виды диван и в голос изливала свое отчаяние. Сэм, а позже и Кол сидели тихонько и слушали. Они привыкли к материнским вспышкам.

– Что им надо? Что я могу сказать? А-а, знаю! Все хорошо! Бог на небесах, а мама вас любит!

Доброй вестнице Коре прощали все ее грехи. Никто не дразнил ее детей безотцовщиной, не попрекал ее за дикие наряды. Впрочем, иных нарядов от гадалки и не ждали. Никого не смущала ее французская кухня – по мнению местных, вонючее и чересчур жирное варево. Наконец, никого не удивляли ее долгие прогулки с детьми и странные окрики: «Не таскаться!»