— И так, и этак.

Метя, весьма довольный жизнью, попивал пивко И лопал солёные палочки пана Вальдемара. Были они Потрясающими, откуда Вальдемар их брал, никто не знал, потому что источник он держал в строжайшей тайне, но приносил их все больше и больше. Ни в коем случае их не пекла его жена, потому что, как у практикующего врача, у неё работы было предостаточно и без солёных палочек.

— Метя, говори правду! — потребовала я бешеным шёпотом, — Ты про сегодняшний день что-нибудь знаешь?

— Слышал кое-что, — признался Метя. — Придут хорошие лошади, и придерживать их никто не будет. Пальма из них самая лучшая. Давай, Пальма!

— Посмотреть бы на эту Пальму, — сказала в пространство Моника Гонсовская и поднялась с кресла.

Я спустилась за ней посмотреть на паддок. Пальма выглядела нормально, Ватман был спокоен, только немного начинал пениться.

— Он встанет, не дойдя до прямой, — высказала я своё мнение.

— Наверное, — согласилась Моника. — Это не самый лучший конь, ему дали допинг. Он извёлся, вы правы, но рановато. А мне больше нравится.., двое мне больше нравятся, Флинта и Цербер. Единичка и четвёрка. Поставлю-ка я на Пальму, Флинту и Цербера. Они тут самые лучшие.

— Дорисуйте ух треугольник, — посоветовала я.

— Извините, как? Что это такое?

— А, про это вы ещё не знаете? Самая глупая ошибка, которую нельзя допускать. Не дорисовывать треугольник. Вы ставите один-три и три-четыре, а где один-четыре? Из ста в девяноста случаях приходит третья сторона треугольника.

Моника Гонсовская с сомнением посмотрела на меня и на паддок.

— Не может быть. Эта Пальма должна выиграть. В самом худшем случае она будет второй, но не дальше.

— Как хотите, Я вас предупредила. Клинический случай был давно, один тип ставил по две тысячи, ставка тогда была ещё двадцать злотых, значит сейчас это было бы.., подсчитаю все эти нули.., как по двести тысяч. Один-четыре и три-четыре. Моя подруга стояла радом и из жалости напомнила ему дорисовать треугольник. Хотя бы одной ставкой по двадцать злотых. Нет, упёрся, что не будет, ну, она взяла и поставила эту третью сторону для себя. Пришло один-три, и за двадцать злотых выплатили восемьсот шестьдесят. Нельзя оставлять просто так третью сторону.

— Может, вы и правы. Я понимаю, что это бега… Поставлю я, пожалуй, на эту третью сторону, но подешевле, потому что не верю, чтобы Пальма не пришла.

Я поставила то же, что и она — Пальму, Флинту и Цербера по кругу, после чего вспомнила, что я должна Монику допросить. Народ бешено ставил на Ватмана, никто не доверял собственным глазам, да, по-моему, и Не понимал, что видит. А Ватман с каждой секундой пенился все больше. Арабский жеребец, он же потеряет форму через полчаса, как раз на половине дистанции! Тут все было ненормально.

Вернувшись наверх, я спросила у Моники о том, что думает тётка про Завейчика. Она рассказала мне примерно то же самое, что и Януш, только добавив мелкие штрихи.

— Ну, если честно, то на самом деле она боится потерять.., как бы это получше выразиться.., опекуна. Завейчик же ей все устраивал, она ему столько лет безгранично доверяла… Дружили они. Без Завейчика она словно осиротела, хотя знакомых у неё много. Она к нему привыкла. А я голову ломаю, куда он делся. Наверное, что-то очень важное; без всякого повода он бы меня в субботу не бросил. По счастью, я тогда встретила одного знакомого, он меня и отвёз. А машину Завейчика мне велели очень тщательно осмотреть, ну, я осмотрела, но ведь я на эту машину заранее особого внимания не обращала… Только моё одеяло… Больше, по-моему, ничего не пропало, вроде как все лежало на месте.

Я подумала, что, может быть, Завейчик решил спрягаться где-то в полевых условиях и для этого взял с собой одеяло Моники, чтобы укрыться ночью. Оно ему оказалось словно манна небесная. Но на всякий случай я ей этого не сказала. Вообще я ничего не говорила, потому что находилась в таком месте, где без всякого труда могла бы забыть, что тайна, а что нет. Лучше молчать на все темы.

Старший комиссар Ярковский встал за мной в очередь в буфете и конспиративным шёпотом попросил, чтобы я прицепилась к Мете. За ним, разумеется, следят, но чем больше, тем лучше, в таких случаях лучше перестраховка, чем малейшее упущение в работе. Я слушала его одним ухом, потому что прямо передо мной какие-то типы просили коньяк, по двести пятьдесят граммов на, рыло. Буфетчица смущённо оправдывалась, что такого заказа выполнить не может, поскольку нет посуды, куда вошло бы такое количество, самые большие стаканы только двухсотграммовые. Несколько мгновений я не понимала, в чем проблема, потому что у меня перепутались в голове двести пятьдесят и двадцать пять граммов, а ведь такое количество без труда умещается в рюмке. Клиенты согласились с ограничением, пусть будет по двести граммов. Увидев полные стаканы, я обрела потерянный ноль. Я с большим интересом присматривалась к этим клиентам: крупные, с бычьими шеями, чёрные, они очень походили на растолстевших цыган. Черт их знает, может, и цыгане. Они вшестером сидели за одним столиком, и мне удалось подслушать, что они не сильно, не выше чем на полмиллиона, ставят на Пальму с Ватманом.

Полковник ещё упрямо тянул рассказ про мартышку и попугая. Пан Собеслав пререкался с Вальдемаром о свойствах черносмородиновой наливки, через фразу перескакивая на достоинства Ватмана, на которого они оба поставили, хотя ни одному Ватман не нравился. Гуляка времён первой мировой войны превозносил Цербера, приводя в пример американские ипподромы, что было тем более странно, ведь Цербер — арабский жеребец, а там бегают совсем другие породы. Метя вернулся вниз живой и здоровый и сидел в своём кресле, упрямо чествуя Пальму, в чем с великим энтузиазмом ему вторил пан Злись. Во все ставки он включил Пальму.

— Ты думаешь, Пальма придёт? — мрачно спросил Юрек.

— Думаю, что да. По разным причинам.

— Вот черт. Первейшая фаворитка…

— Какая там фаворитка, раскинь серым веществом! На Ватмана все ставят как сумасшедшие!

— Значит, вторая фаворитка.

— Ну и что, что вторая! Десять процентов!

— Я подсмотрела, что ставит лысый, — объявила Мария, перелезая через Метю. — Ты знаешь, что? Три-четыре-Пальму с Цербером. Ватмана в руки не взял. За четыреста. А подумав, поставил ещё и три-один, но за сто. Пальму с Флинтой.

— Не дорисовал?

— Нет.

— Плохо. Значит, Пальму он ценит выше. Я бы хотела Флинту, больший фукс…

— Ватман и Флинта! — объявил во всеуслышанье пан Эдя. — Ватман, почитай, уже висит, а Флинта будет второй!

— Флинта будет лидировать, — запротестовал пан Собеслав.

— Как же! Ровкович едет…

— Первейший мошенник!

— Ну, потому и будет первым…

— ., обязанность лидировать, которая возложена на лошадь с номером один, это просто глупость, — сообщал всем развратник начала века, — у нас место и номер определяет жребий, случается, что самый лучший конь просто обязан лидировать, не каждый так может, а вес — чистая бессмыслица, нигде в мире лошади не бегут с таким весом, как у нас…