И каким же ему покажется ребенок, которого она носит, когда он родится? Он будет качать ребенка на одной руке? И не повредит ли он случайно младенца? Что-то он сейчас не очень руками владеет.

А когда ребенок достаточно подрастет, чтобы его безопасно держать, Боба уже не будет.

И почему он на это согласился?

Да, конечно. Потому что он любит Петру. Потому что она хочет носить его ребенка. Потому что Антон заболтал ему мозги насчет того, как мужчины стремятся иметь семью, даже если секс их не волнует.

Петра заметила Боба, заметила шарики и засмеялась.

Он тоже засмеялся и пошел к ней, протягивая ей шары.

– Обычно мужья не приносят женам шарики, – сказала она.

– Я думал, что имплантация ребенка – это особый случай.

– Я тоже так думаю, – сказала она, – если сделано профессионально. Обычно ребенка имплантирует любитель в домашних условиях и женам шариков не дают.

– Я это запомню и всегда буду держать шарики под рукой.

Он шел рядом с ее креслом, которое служитель вез к выходу.

– Так куда же ты мне взял билет?

– Я взял два. На разные авиалинии и в разные места. Если какой-то из этих рейсов вызовет у тебя неприятное чувство, то даже если ты не поймешь, в чем дело, не оставляй без внимания. Просто смени авиакомпанию или вместо самолета езжай поездом. Билет на поезд – универсальный пропуск в пределах Европейского Союза, так что можешь ехать куда угодно.

– Ты меня балуешь.

– Как ты думаешь, зацепился ребенок за стенку матки?

– У меня внутренней камеры наблюдения нет, – сказала Петра, – а нервы у меня не такие хорошие, чтобы почувствовать, как микроскопический зародыш внедряется и начинает выращивать плаценту.

– Очень неудачная конструкция, – заметил Боб. – Когда я помру, скажу об этом Богу пару слов.

Петра вздрогнула:

– Прошу тебя, не надо шуток насчет смерти.

– Только не проси меня говорить о ней серьезно.

– Я беременна – может быть. И теперь все надо делать по-моему.

Служитель вывез Петру на улицу и направился к первому такси из трех, стоящих в очереди. Боб его остановил:

– Водитель курит.

– Он выбросит сигарету, – ответил служитель.

– Моя жена не сядет в машину, где одежда водителя впитала дым и выделяет его остатки.

Петра глянула на него вопросительно. Боб приподнял бровь, надеясь, что она поймет: дело не в табачном дыме.

– Это первая машина в очереди, – сказал санитар, будто неопровержимый закон природы гласил, что пассажиры должны садиться в первое в очереди такси.

Боб посмотрел на два других. Во втором водитель глядел безразлично, в третьем водитель улыбался. Он был похож на малайца или индонезийца, и Боб знал, что в их культуре улыбка – это чистый рефлекс при встрече с человеком, который сильнее тебя, выше по положению или богаче.

И все-таки к индонезийскому водителю у него не было того недоверия, которое он испытал к голландцам в первых двух машинах.

Поэтому он повез кресло Петры к третьей машине. На вопрос Боба водитель ответил, что да, он из Джакарты. Санитар, явно раздраженный нарушением протокола, настаивал, что поможет Петре сесть в машину. Боб взял ее сумку и положил рядом с ней на сиденье – он ничего не клал в багажник такси – на случай, если вещь понадобится.

А потом надо было стоять и смотреть, как ее увозят. Времени не было на долгое прощание. Он сейчас все, что для него в жизни что-то значило, посадил в такси, где сидел за рулем улыбающийся незнакомец, и должен был смотреть машине вслед.

Потом он вернулся к первому в очереди такси. Водитель проявил свое возмущение нарушением очереди. Нидерланды снова стали цивилизованной страной, с самоуправлением, и порядок надо уважать. Очевидно, голландцы теперь гордились, что очереди соблюдают лучше, чем англичане, а это абсурдно, потому что для англичан радостно стоять в очереди – национальный спорт.

Боб дал водителю двадцатипятидолларовую монету, на которую тот поглядел с презрением.

– Доллар сейчас крепче евро, – сказал Боб. – И я плачу вам чаевые, так что вы ничего не потеряли от того, что я жену посадил в другое такси.

– Куда вам? – коротко спросил водитель с акцентом диктора Би-би-си. Надо бы голландцам больше внимания уделять программам на собственном языке, чтобы не приходилось им все время смотреть английские передачи и слушать английское радио.

Боб ответил лишь тогда, когда оказался в машине и закрыл дверь.

– Отвезите меня в Амстердам.

– Куда?

– Вы меня слышали.

– Это восемьсот долларов!

Боб отделил от пачки тысячедолларовую банкноту и протянул водителю.

– Видео в этой штуке работает? – спросил он.

Водитель демонстративно проверил банкноту – не фальшивка ли. Боб пожалел, что не дал ему банкноту Гегемонии. Доллары не нравятся? Так вот тебе вот это! Но вряд ли сейчас кто-нибудь примет деньги Гегемонии, когда на каждом экране в городе лица Питера и Ахилла и разговоры идут, что Питер растратчик.

И в телевизоре в машине тоже были их лица, когда водителю удалось его включить. Бедняга Питер, подумал Боб. Сейчас он понял, что чувствовали папы и антипапы, когда двое претендовали на престол святого Петра. Какой прекрасный исторический момент для Питера. Какой хаос для мира.

К собственному удивлению, Боб обнаружил, что ему, в общем, все равно, ввержен мир в хаос или нет, – лишь бы этот хаос не коснулся его семьи.

«Я теперь по-настоящему штатский, – понял он. – Единственное, что меня интересует, – как эти мировые события скажутся на моей семье».

И он вспомнил: «Я же всегда интересовался мировыми событиями лишь постольку, поскольку они касались меня. И смеялся над сестрой Карлоттой, потому что она была так озабочена».

Но он все же интересовался. Следил. Проявлял внимание. Он говорил себе, что это лишь с одной целью: знать, как уберечься. Но теперь, когда куда больше причин волноваться об опасности, вся эта бодяга с Питером и Ахиллом казалась ему очень скучной. Питер дурак, что думал держать Ахилла на цепи, дурак, что поверил в таком деле китайскому источнику. Насколько хорошо должен был Ахилл понимать Питера, знать, что он постарается похитить Ахилла, а не убить. А почему бы Ахиллу не понимать Питера? Все, что ему нужно было для этого сделать, – представить себе, как бы поступил он, если бы сидел на месте Питера и был чуть тупее, чем есть.

И все же, хотя ему было скучно, сообщения журналистов начинали приобретать смысл, если сопоставить их с тем, что знал Боб. Конечно, насчет растраты это нелепо, очевидная дезинформация от Ахилла, хотя все страны, от которых этого можно было бы ожидать, ревели, требуя расследования: Китай, Россия, Франция. Что казалось действительно верным, это что Питер и его родители тайно покинули резиденцию Гегемона в Риберао-Прето сегодня перед рассветом, уехали в Арараквару, оттуда улетели в Монтевидео, где получили официальное разрешение лететь в Соединенные Штаты как гости правительства США.