Профиль рефаита отчетливо вырисовывался на фоне ночного неба. Мой собеседник словно не чувствовал холода, не выдыхал инея, в отличие от меня. Но на секунду – нет, на долю секунды – в его лице промелькнуло что-то человеческое. Какая-то тоска, горечь. И сразу исчезла.

В Трущобах явно творилось неладное. На улице толпились «алые туники», за ними, перешептываясь, наблюдали арлекины. Если страж и забеспокоился, то виду не подал и решительно направился к бойцам. Заметив его, арлекины тут же попрятались в бараках.

– Что происходит?

«Алые» как по команде повернулись, но, увидев, с кем имеют дело, поспешили опустить глаза.

– Мы были в лесу, – сипло проговорил один, в изгвазданной тунике, – и заблудились. А потом эмиты… Они…

Страж машинально потер предплечье.

«Туники» расступились. В середине сидел парнишка лет шестнадцати. Вместо правой руки торчал обрубок, алая униформа потемнела от свежей крови. От жуткого зрелища меня затошнило. Кисть юного воина была вырвана с мясом до самого сустава. Впечатление, как будто поработала машина для резки бумаг. Страж невозмутимо осмотрел рану:

– Заблудились, говорите? Кто вас вел?

– Наследный правитель.

– Мне следовало догадаться, – пробормотал рефаит, равнодушно глядя куда-то вдаль.

Похоже, никто не собирался ничего предпринимать. Мальчику же становилось все хуже. Он дрожал в ознобе, лоб покрылся испариной. Да он просто умрет, если не перевязать рану или хотя бы не укрыть его одеялом.

– Отведите его в «Ориел», – распорядился наконец страж. – Тирабелл позаботится о нем. И сразу возвращайтесь в свои резиденции. Невидцы вас перебинтуют.

Я всматривалась в его лицо, искала хотя бы тень эмоции, но, увы. Глупо было надеяться.

«Туники» подхватили раненого товарища и устремились в переулок. По мостовой за ними тянулся кровавый след.

– Ему срочно нужно в больницу! – выпалила я. – Эти люди не имеют понятия, как лечить…

– О нем позаботятся, – грубо отрезал рефаит.

И замолчал с сердитым видом, словно намекая, что я переступила черту.

Но, положа руку на сердце, была ли вообще эта черта, и если была, то где она пролегала? Куратор меня не бил, не унижал, позволял спать, а наедине даже обращался по имени. Вдобавок он сам, добровольно, разрешал проникнуть в свое сознание, рискуя умственным и психическим здоровьем. Ник и тот побаивался моего дара («Боюсь – значит уважаю, sötnos», – шутил он).

На подходе к резиденции я распустила волосы. И чуть не заорала от страха, когда чья-то рука коснулась влажных прядей.

– Кого я вижу! Номер двадцать сорок. Рад встрече, дорогуша, – раздался слегка удивленный голос, слишком тонкий для мужчины. – Поздравляю, страж, в тунике она еще очаровательней.

Содрогнувшись, я уставилась на говорившего.

Сомнений никаких, это тот самый медиум, что гнался за мной по крышам в секторе I-5. Правда, сейчас преследователь был без оружия, что не могло не радовать. Внимание приковывала странная униформа с боевыми цветами Сайена, которая, впрочем, не менее странно гармонировала с его откровенно отталкивающей внешностью: алые губы, угольные брови, слой оксида цинка на лице. Выглядел этот тип лет на тридцать. На поясе болтается тяжелый кожаный хлыст в пятнах засохшей крови. Похоже, это и есть надсмотрщик – человек, держащий в узде арлекинов.

За его спиной маячил уже знакомый оракул с разными глазами: один пронизывающий, черный, второй – карий. На нем тоже была розовая туника.

– Чего тебе нужно, надсмотрщик? – нахмурился страж.

– Простите за вторжение, просто хотел еще разок посмотреть на странницу. Давно слежу за ее успехами, радуюсь, как за родную.

– Насмотрелся, и будет. Ее успехи – не твоя забота. Следи лучше за арлекинами.

– Разумеется, разумеется. Но уж больно хороша девчушка. – Надсмотрщик улыбнулся мне. – Позволь лично поприветствовать тебя в Первом Шиоле. Меня зовут Белтан. Надеюсь, мой дротик не сильно тебя травмировал.

Тут меня прорвало:

– Слушай, если хоть пальцем тронешь моего отца…

– Тебе не давали слова, номер двадцать сорок! – рявкнул страж.

Надсмотрщик весело расхохотался и потрепал меня по щеке:

– Не волнуйся, куколка, с твоим папочкой все в порядке. – Он приложил ладонь к груди. – Клянусь.

Вместо облегчения пришла злость. Никто не смеет мне хамить и издеваться!

– А это кто? – кивнул рефаит на оракула.

– Номер двадцать пятьдесят девять двенадцать, – представил своего спутника надсмотрщик и властно положил тому руку на плечо. – Плиона весьма им довольна. Способный парнишка, очень способный.

– Ясно. – Страж глянул на юношу, оценивая его ауру. – Ты оракул?

– Да, страж. – Номер двенадцать почтительно поклонился.

– Уверен, ты сумеешь понравиться наследной правительнице. Оракулов здесь не было со времен Шестнадцатого Сезона костей.

– Надеюсь, мне удастся ее не разочаровать, – в тон рефаиту ответил Двенадцатый.

В его голосе прослеживался северный акцент.

– Конечно, не разочаруешь, у тебя все шансы сразить эмита, – подбодрил подопечного надсмотрщик и повернулся к рефаиту. – Ему на днях предстоит второе испытание. Мы как раз направлялись в «Мертон», чтобы присоединиться к отряду. Плиона и Альсафи поведут его в бой.

– Суалокины знают про раненого бойца? – спросил страж.

– Конечно. Сейчас ребята ищут тварь, что его укусила, – отчитался Белтан.

По лицу рефаита пробежала тень.

– Удачи на испытании, номер двенадцать.

Тот снова поклонился.

– Прошу прощения, страж, – перехватил инициативу надсмотрщик, – но у меня была и другая причина обратиться к вам – хочу пригласить странницу на одно мероприятие… С вашего разрешения, конечно.

Рефаит не ответил. Приняв это за согласие, надсмотрщик продолжал:

– Мы устраиваем грандиозное торжество в честь юбилейного, Двадцатого Сезона костей. Лучшие артисты! Настоящий пир для чувств! Вакханалия музыки и танцев с бесподобными исполнителями на любой вкус.

– Ты говоришь о двухсотлетии? – уточнил страж.

Признаться, такого слова мне не доводилось слышать.

– Именно, – ухмыльнулся надсмотрщик. – На церемонии будет подписан главный территориальный акт.

Последняя фраза прозвучала на диво зловеще, но я не успела толком испугаться. Меня вдруг ослепило видение.

Будучи оракулом, Ник умел пересылать через эфир беззвучные картинки – по-гречески χрησµόϛ. Язык сломаешь, пока выговоришь, поэтому для простоты я называла их фотками. Судя по всему, номер двенадцать обладал схожим даром. Сначала мне явились часы; обе стрелки замерли на двенадцати. Следом возникли четыре колонны и лестничный пролет. Стоило мне моргнуть, как образы исчезли. Оракул не сводил с меня глаз.