— Я не боюсь никого и ничего, — безапелляционно отрезал Джонни.

— А мне показалось иначе.

Впрочем, одна мысль о том, что Джонни может чего-то бояться, казалась нелепой. Одетый в кожаные брюки, высокие башмаки, клетчатый плед цвета осенней листвы, с рубашкой, расстегнутой у горла, он походил на разбойника и скорее сам мог напугать кого угодно. Он являл собой олицетворение опасности и привлекательности, необузданности и греха — темноволосый и вызывающе мужественный.

— Мои телохранители будут ждать столько, сколько понадобится, — проговорила Элизабет очень тихо, думая про себя: «Вот так-то. Это должно тебя расшевелить!»

А после того как он сделал первый шаг по направлению к ней, Элизабет одарила его обольстительной улыбкой, которой нельзя было противостоять, — бесконечно женственной и безыскусной.

— Вы мне очень нравитесь, — проговорила она, наблюдая за тем, как медленно приближается Джонни.

— А вы сводите меня с ума, — пробормотал он, сев на поваленное дерево и сложив руки на коленях, после чего погрузился в созерцание своих пыльных башмаков.

— И вам это не нравится?

— Меня от этого просто переворачивает, — с обидой в голосе откликнулся мужчина. Он даже не смотрел на нее.

— В таком случае вы не станете возражать, если я уйду?

Джонни резко повернул голову к Элизабет, и в глазах его промелькнула циничная искорка.

— Конечно же, нет!

«Ответ еще тот», — подумалось Элизабет, но в конце концов их еще никто не украсил гирляндами из маргариток.

— Почему же в Хоувике все было по-другому? — спросила она. Джонни теперь был не похож на самого себя. От его обычного напористого обаяния не осталось и следа.

— Потому что в Хоувике была всего лишь модная игра по общепринятым правилам, — ответил он, удивляясь собственной откровенности. Он редко бывал искренним с женщинами, но Элизабет Грэм отличалась от всех других. Именно поэтому он сейчас находился здесь — разозленный, испытывающий возбуждение и не знающий, как совладать с обуревавшими его чувствами.

— А сейчас — не игра?

Не зная, как правильно ответить, Джонни бросил на нее взгляд из-под своих густых ресниц.

— По-моему, нет.

— Значит, вы предпочитаете игры? — продолжала Элизабет, начиная понимать, что мучит собеседника.

— Да.

— М-м-м… — протянула она, вытянув губы, сцепив ладони и также изучая носки своих туфель. — Значит, и впрямь, что-то не так, — с удивлением в голосе продолжила она через пару секунд. Выпрямив спину, Элизабет повернулась вполоборота, чтобы взглянуть на Джонни. — Никогда раньше мне еще не приходилось соблазнять мужчину. — На губах ее заиграла по-детски невинная улыбка. — Не могли бы вы мне в этом помочь? Если, конечно, вы не имеете ничего против, милорд, — учтиво добавила она.

Губы Джонни скривились в усмешке.

— У вас неплохо получается эта роль, леди Грэм, — проговорил он, также выпрямляясь, чтобы лучше видеть женщину, и встретился с ее откровенно чувственным взглядом. — Впрочем, Битси, дорогая, — продолжил он, и неожиданно его светло-голубые глаза потеплели, — я поразмыслил и пришел к выводу, что не имею ничего против.

Это было как какое-то откровение, которое вполне закономерно пришло на смену его плохому настроению.

— На самом деле я был бы полным болваном, если бы стал возражать. — Лукавая улыбка Джонни резко контрастировала с пылким чувством, светившимся в его взгляде.

— Я вам крайне признательна, милорд, — с театральным вздохом склонила голову Элизабет, изображая некую пародию на глубочайшую благодарность. — Без вашей помощи мне вряд ли удалось бы возбудить вас надлежащим образом.

Джонни рассмеялся, и этот звук, в котором звучала неподдельная радость, согрел ее сердце.

— На этот счет ты могла бы не беспокоиться. Я сохранял целомудрие с того самого дня, когда отправился из Эдинбурга в погоню за тобой.

— Как мило! — продолжала подтрунивать над ним Элизабет, тая от счастья.

— Ну, на этот счет многие могли бы с тобой поспорить, котенок, — поддержал Джонни их шутливую пикировку.

— Итак, чем я могу быть полезна? — промурлыкала она голосом записной искусительницы.

Джонни почувствовал жаркую волну нестерпимого желания и стал выискивать глазами место, где они могли бы прилечь.

— Предупреждаю тебя, — заговорил он очень тихо, сопровождая свои слова многозначительной улыбкой, — я веду монашеский образ жизни уже много дней. Надеюсь, ты не будешь возражать против травы. Хотя следует признать, что моя кровать в Хоувике была гораздо мягче.

— Да, но тогда об этом узнал бы весь Хоувик.

— Ну и что с того! — Брови Джонни выразительно вздернулись, выказывая его отношение к мнению окружающих.

— Люди не должны ставить на карту свою репутацию…

Однако разумные слова, слетавшие с губ Элизабет, не имели ничего общего с тем, что творилось внутри ее. Она понимала, что сейчас готова была пожертвовать всем ради того, чтобы их тела наконец слились. Да и Джонни мог думать только об одном — чтобы почувствовать ее возле себя. Светские условности были ему настолько безразличны, что он даже не считал нужным их обсуждать.

— Пропади он пропадом, этот Хоувик. Единственное, что я могу тебе предложить, — вот эта постель из травы. Ты не возражаешь?

Элизабет улыбнулась и вложила свою руку в его ладони.

— Только при двух условиях: если вы будете меня держать, милорд, и если на моем платье не останется зеленых пятен.

Несколько мгновений он молчал, нежно держа в руках ее тонкую ладонь, а затем мягко сказал:

— Ты — очень необычная.

Главной чертой, объединявшей всех остальных женщин в его прошлой жизни, было то, что они тщательно избегали откровенности.

— Я слишком искренна для вас, милорд? — с улыбкой спросила Элизабет.

Его длинные пальцы сомкнулись вокруг ее тонкого запястья. Это движение было наполнено властностью, но в то же время было чистым и искренним. Джонни словно пытался удержать подле себя эту одухотворенную и не признающую обиняков женщину, что сидела рядом и смотрела на него.

— Твоя прямота восхищает меня, — проговорил он. — Но хочу предостеречь тебя, — продолжал он, поднимая Элизабет с дерева. — Я хотел тебя беспрерывно на протяжении последних трех дней, поэтому сейчас не обещаю быть пай-мальчиком.

— Меня и саму всю трясет по той же самой причине. Так что, вполне возможно, я первая разорву тебя на части, — выдохнула Элизабет, качнувшись навстречу Джонни и подняв лицо для поцелуя. Аромат ее тела ударил ему в ноздри. — Я хотела тебя не три дня, а целых четыре месяца — с тех пор, как уехала из Голдихауса.

В следующее мгновение Джонни резко притянул ее к себе, провел руками по ее спине, затем опустил их ниже и крепко прижал Элизабет к своему телу. Когда тела их сомкнулись, он издал низкий глухой стон. Встав на цыпочки. Элизабет наклонила голову Джонни, и их губы слились в долгом сладострастном поцелуе. Руки ее уже лихорадочно расстегивали пуговицы на его рубашке.