что мне нужно было кое о чем позаботиться в своем родном доме.

Майк открыл дверь, я посмотрела прямо ему в глаза. Во-первых, отметила, что он не стал гротескным за те две недели, что мы не виделись, что было прискорбно. Во-вторых, я заметила, что у него было нежное выражение лица, которое не было милым, теплым и откровенно нежным, но осторожным и отстраненно нежным.

Начиналось все не очень хорошо.

Он отступил, открыв дверь шире и сказав:

— Привет, Дасти.

Никакого «Ангела». Да, не очень хорошо все начиналось.

— Привет, — пробормотала я, войдя, сделав два шага, прежде чем остановиться.

Я не оглядывалась по сторонам. Мне было любопытно, но будь я проклята, если буду рассматривать его жилище. Майка явно не будет в моем будущем, это я уже поняла. Мне не нужно было рассматривать то, чего мне будет не хватать.

Он закрыл дверь и повернулся ко мне. Я уже повернулась к нему.

— Хочешь выпить? — Спросил он.

— Нет, я хочу, чтобы ты сказал, что хотел, чтобы я могла вернуться к своей семье, — ответила я.

Он вздрогнул и не стал этого скрывать.

Да, Господи. Майк похоже мог оказаться одним из тех типов мудаков. Поскольку он потрясающе держался и был великолепен, это не должно быть для меня сюрпризом. По моему огромному опыту, красивые мужчины, которые были хороши в постели, как правило, были полными придурками. Если он был достаточно порядочным и чувствовал себя виноватым из-за этого, это не моя проблема.

— Пройди прямо по коридору, Дасти. Мы поговорим в гостиной, — пригласил Майк.

— Сколько времени это займет? — спросила я, и его глаза встретились с моими.

— Я прошу тебя, пожалуйста, пройди по коридору, Дасти, — твердо сказал он. Я полагала, что именно так он разговаривал со своими детьми, точно, скорее всего он был все же придурком, когда так разговаривал со своими детьми.

Я вздохнула, повернулась и пошла по коридору.

Разозлившись еще больше, я забыла закрыть глаза и через задние двери с окнами увидела великолепного, явно отважного золотистого ретривера, прыгающего снаружи по террасе Майка.

Черт, я так любила собак, и эта собака была прекрасна.

Я оторвала взгляд от собаки и повернулась к Майку.

— Итак, в чем дело? — Спросила я.

— Садись.

— Нет, Майк. Просто скажи.

— Дасти, прошу тебя, сядь.

— Думаю, я уже сказала, — огрызнулась я, его взгляд задержался на мне, затем он сдался, скрестив руки на своей несправедливо широкой и привлекательной груди (да, даже в одежде, к сожалению, я знала, как хорошо эта грудь выглядела без одежды).

Он сделал глубокий вдох и начал:

— Дорогая, ты красивая женщина.

Боже мой, он что, это серьезно?

Я закатила глаза.

— Дасти, смотри на меня и слушай, — отрезал он, внезапно разозлившись, и я посмотрела на него. Боже, я посмотрела на него и сделала это изо всех сил.

Затем предложила:

— Скажи то, что хотел мне сказать, чтобы тебе стало лучше, потому что сейчас ты чувствуешь себя дерьмово, Майк, чтобы я могла продолжить свой день. Но, сделай мне одолжение, прекрати бессмысленные, цветастые комплименты, сделай все по-быстрому. У меня куча дел.

— Мне нужно, чтобы ты поняла, почему я пришел к такому решению.

Я склонила голову набок и спросила:

— Это важно, а если я не хочу понимать?

— Это важно для меня, — ответил он, его голос звучал мягче и тише.

Я великодушно протянула руку.

— Ну, конечно, Майк. Говори.

Он смотрел мне в глаза и продолжал говорить мягким, тихим, но сдержанным голосом:

— Это достаточно сложно для меня, дорогая.

«Какой бедняжка», — подумал я, но держала рот на замке.

Он правильно понял, что я не собираюсь отвечать, поэтому продолжал:

— У нас не было времени, чтобы я смог тебе объяснить, что произошло с моим браком. И у нас не было времени, чтобы я рассказал тебе о Вайолет. Но я говорил тебе, что пройдя через две катастрофы, понял, чего хочу, и чего не хочу.

Это было больно, я чувствовала его боль, понимала, о чем он говорит. Это было именно то, насколько сильно он мне нравился. Это было именно то, как сильно я хотела поверить, что сон, который приснился мне две недели назад, умопомрачительный сон, случившийся в невозможное время после того, как мой брат, бл*дь, умер, был реальным. Он мне так нравился, что мог даже ничего не говорить, все равно его молчание резало бы ножом.

— Есть и другие вещи, — продолжал он. — Ты упомянула, что хочешь детей. У меня их уже двое, и я не хочу больше детей. Ты живешь в Техасе. Я живу здесь. У тебя там хорошая жизнь, хорошие друзья, ты занимаешься тем, что тебе очень нравится. Не может это получится у нас, я не могу переехать к тебе. И еще есть Дебби...

При имени моей сестры моя спина выпрямилась, и я перебила:

— Дебби?

— Да, Дебби.

— Какое она имеет к этому отношение?

— Дорогая, я лишил ее девственности. Мы были подростками, но мы были любовниками полтора года, и она твоя сестра.

— Ты не возражал две недели назад против того, что она моя сестра, — напомнила я ему.

— У меня было время все обдумать, возникло еще и другое дерьмо.

— Ладно, давай займемся другим дерьмом, Майк, — резко произнесла я.

Его глаза стали мягче, теплее, но они все еще были отстраненными:

— Дорогая, это не обязательно должно выглядеть уродливо.

В этом он ошибался. Все и так уже было уродливо.

Я промолчала.

Он выдержал мой пристальный взгляд. Затем сделал заметный глубокий вдох.

Затем начал:

— Она сделала это по правильным причинам. Я вижу, что ты злишься, но я хотел бы попросить тебя не вымещать на ней свою злость.

Я почувствовала, как мои брови сошлись вместе.

— О ком ты говоришь?

Я чертовски надеялась, что он говорил не о Дебби. Если моя стервозная сестра схватила Майка и забила ему голову своим дерьмом, чтобы забрать его у меня, я не отвечаю за то, что сделаю с ней.

Он снова выдержал мой пристальный взгляд, видно внутренне с чем-то боролся. Я видела это ясно, как день, по его лицу.

Затем он задвигался, я наблюдала, как он обогнул диван. Я не понимала, что он делал у дивана, пока не