Марина подтянула ноги к груди, обнажив икры. Уперев пятки в ребро сиденья, она раскачивалась, как резвящаяся девчушка или еврей на молитве. Ее лицо в который уж раз изменилось. На нем появились краски, женщина сразу помолодела. Теперь у нее был такой вид, будто она, присев на кровать, рассказывает сказку засыпающим детям.

— В Челябинске пришлось сменить вагон. Не только мне, еще дюжине семейств. Там, кроме еще крепких женщин, были и детишки, и старики, и бабушки с запеленатыми младенцами на руках. Некоторые, отдуваясь, волокли тяжеленные чемоданы, кто-то нес всего пару узелков. Были по-разному одеты. И лица разные. Но все усталые, растерянные. Железнодорожники их направляли в головной вагон. Им предстоял путь на Дальний Восток. Одна женщина спросила машиниста: «Кто они?». Ответил: «Евреи, направляющиеся в Биробиджан». И пояснил: «Бегут даже из теплого Крыма. Боятся, что фрицы там зададут им еще большего жару». Вот как случилось, что я стала еврейкой, даже не доехав до Биробиджана. Уже в Челябинске ощутила причастность к их судьбе.

В Омске эшелон был раскомплектован. Часть вагонов отцепили, а мы двинулись дальше — в сторону Новосибирска, Байкала и еще дальше — к самой маньчжурской границе. В Иркутске проверяли документы. Какой-то комиссар был озадачен моим паспортом. Внимательно его изучив и оглядев меня с головы до ног под моими одежками, спросил: «А ты знаешь, что этот вагон для евреев, направленных в Биробиджан?» Вагон был без лежачих мест, одни лавки. Детей укладывали прямо на узлы и чемоданы. Спутники меня изучали, кто настороженно, кто недоброжелательно, кто равнодушно. Наконец старичок, едва говоривший по-русски, спросил меня, куда еду. Когда я ответила, что в Биробиджан, улыбнулся. «Ид?» — осторожно спросил он. Слово было незнакомым, но смысл понятен. Я молча кивнула. А кто ж еще? Соседи сразу подвинулись, чтобы дать мне больше места. Но много-то я и не занимала почти без багажа.

Негромко рассмеявшись, она взглянула на меня впервые с начала своего монолога. В ее голубых глазах стояли слезы. Марина опустила голову.

— Они все были полны надежд, так стремились в Биробиджан. Знали бы, что их ждет…

Ее прервал скрежет ключа в замочной скважине. Явилась охранница.

— Заканчивайте!

Марина замерла на долю секунды. Потом, вскочив на ноги, быстро схватила сумку, будто стараясь опередить надзирательницу.

— Они думают, что меня наказали, упрятав в эту хренову кутузку. А я тут счастлива. Чувствую, что постепенно возрождаюсь. Придет час, я встречусь с Майклом.

Охранница подтолкнула ее к двери.

— Свидание окончено!

Уже на пороге Марина обернулась.

— А вдруг повезет? Мешане мазл, верно?

— Что она сказала?

— Напомнила, что счастье переменчиво, — ответил я, надевая шляпу. — На идише.

— Идиш — это такая еврейская тарабарщина?

— Боюсь, вы правы.

Охранница брезгливо поморщилась.

Вызванный Коном цэрэушник оказался коротеньким кругленьким ирландцем за сороковник с кирпично-красным лицом. Совсем не похожий на шпионов из голливудских фильмов. Вкатившись в зал, зажав под мышкой кожаную папку, он уставился на Марину с восторгом пацана перед клеткой с макаками. Женщина его взглядом не удостоила. Как, впрочем, не взглянула и на меня, пока копы вели ее к креслу. Соблюдала конспирацию — никто не должен был знать о нашей встрече в Старой тюрьме три часа назад.

За это время я успел, вернувшись домой и потратив часок, записать все, что она мне рассказала. Потом сразу же рванул в Сенат. Теперь женщина ничем не напоминала ту замордованную узницу, которую мне доставили прямо из тюремной камеры. Было приятно думать, что ее так взбодрил мой визит. На этот раз она вышла на подмостки в зеленом летнем платье и белой кофточке. Избавившись от наручников, она сразу скинула кофточку, обнажив руки и открыв вырез платья, достаточно глубокий, чтобы в нем виднелась грудная выемка. Платье было в самую точку! Вполне строгое, но при этом обрисовывавшее талию, бюст, короче говоря, отнюдь не скрывающее от членов Комиссии ее женских прелестей. Казалось, это для нее привычный наряд. Минимум косметики: чуть подведенные ресницы и брови подчеркивали голубизну ее глаз, и губы теперь были не такими бледными, как при нашей недавней встрече.

Ширли бросила мне короткий взгляд: ну как, вмастила? Конечно молодчина — прям в яблочко! Я все же надеялся, что Кону, Вуду и всей этой шайке будет слабо раскумекать, кто так приодел их жертву.

По крайней мере, сейчас им было не до того. Ирландец из ЦРУ их интересовал куда больше, чем женские наряды. Сразу, как Марина заняла свое место, Вуд бахнул молоточком. Заседание началось. Кон как никогда в плейбоистом виде — с набриолиненными волосами, в умопомрачительном костюмчике мышиного цвета — дружелюбно обратился к ирландцу:

— Сообщите, пожалуйста, ваше имя и место работы.

— Рой Маркус О’Нил. ЦРУ, отдел стратегических исследований.

— Готовы ли вы говорить правду и одну только правду?

— Конечно, клянусь говорить только правду. Но в пределах своих полномочий.

— Само собой разумеется. Обладаете ли вы по роду деятельности сведениями о советском регионе, называемом Биробиджан?

Ирландец достал из кожаной папки несколько листков и, сверившись с ними, сообщил:

— Да, господин прокурор, такой регион действительно существует. Это Еврейская автономная область, в Советском Союзе часто именуемая просто Биробиджан по ее административному центру. Территория чуть больше штата Массачусетс. Располагается на реке Амур, пограничной между Советами и Китаем, в трехстах-четырехстах километрах от китайского города Харбин.

Ирландец лукаво улыбнулся.

— Боюсь, уважаемая Комиссия недостаточно знакома с географией этой части земного шара. Поэтому поясню: это примерно в полутысяче километров от Тихого океана, в восьмистах — от японского острова Хоккайдо и очень далеко от Москвы — в восьми-девяти тысячах километров. Там вовсе не рай земной. Мало у кого возникнет желание туда перебраться. Кругом тайга — бескрайний хвойный лес; болота, гнус, неудобья. Зимой жуткие морозы, летом невыносимая жара. Это что касается географии. Однако тут важней история.

— Что вы имеете в виду?

— Биробиджан — не просто область в Советском Союзе, а первый с библейских времен официальный еврейский анклав, возникший задолго до нынешнего государства Израиль. Надо признать, это один из самых хитроумных трюков Сталина.

Ирландец облегченно вздохнул: с географией покончено! Теперь ему не надо было сверяться с какими-то листками — он был в своей стихии.

— Русские это называют — одним выстрелом убить двух зайцев. Как известно, и до революции семнадцатого среди большевиков евреев хватало. Но потом началось просто еврейское засилье: они заняли крупнейшие посты вплоть до самого верха. До середины двадцатых Политбюро было наполовину еврейским, да и позже многие министры были евреями. Уж не говоря о женах советских вождей. Кое-кому в окружении Сталина это не нравилось. Тут и возникла блестящая идея, может быть, ее подбросил Калинин. Много веков у евреев не было своей земли. Так почему бы не создать автономию, где собрались бы все евреи — советские, германские, из других европейских стран? Ловкий трюк, верно? Мол, если большевики оказались такими ушлыми ребятами, что решили еврейскую проблему, так с другими народами тем более сладят. Причем в данном случае бескровно, без погромов и тому подобных эксцессов… Евреев даже облагодетельствовали: хотели свою землю — так получите! Остался вопрос: где? Здесь и таился подвох!