Я катнулся в сторону, и услышал за моей спиной второй тяжелый удар рифленой подошвой об землю. На этот раз Пианист промахнулся, но мне от этого не легче. Я вскочил на ноги – и чуть не упал. Похоже, сотрясение. Которое в моем положении означает смерть. Когда противник шатается, как пьяный, совершенно ничего не сто́ит вдумчиво и неторопливо забить его до смерти…

Чем Пианист и занялся.

Уйти от второго удара у меня не вышло, и я поймал его «солнышком». Хорошо что на выдохе, а то б такой привет с правой запросто мог порвать мне желудок.

Меня согнуло пополам, но это было еще не всё. Третий удар сверху вниз, похоже, нанесенный локтем, бросил меня обратно разбитым лицом в грязь.

– Так будет с каждым, кто посмеет поднять руку на бойца группировки «Борг», – проревел надо мной голос Пианиста. Где ж ты, зараза, так рукопашку освоил? Неужто и вправду придется помереть сегодня, изображая из себя боксерскую грушу?

Я попытался подняться, но новый удар ногой в лицо отбросил меня назад.

И тут меня накрыло…

Странно, но боли я больше не чувствовал. Бывает такое, когда тебе в башке сотрясают какой-то участок, ответственный за боль, страх, разум, чувства и тому подобные неприятности, отравляющие человеку жизнь. И становишься ты чем-то вроде тупой торпеды. Ни черта не соображающей, ни о чем не думающей, кроме одного – вот этого урода я должен убить. Весь ты становишься одной вот этой мыслью, и никто ты больше, и ничего нет вокруг тебя, кроме одного – убить, убить, любой ценой убить, и ничего нет на свете, и даже тебя нет, а есть только мысль – и он. Которого быть не должно…

Где-то очень далеко, на краю вселенной раздался совершенно жуткий, нечеловеческий вой. Наверно это выл я, а может и нет. Какая разница? Главное я еще видел одним глазом полуразмытый силуэт Пианиста, и этот силуэт приближался. То ли я бежал к нему, то ли он ко мне. Какая разница? Главное, что я врезался в него – и эта гора мышц пошатнулась, сделала шаг назад. Правда, тут же восстановила равновесие, но я, перебирая руками, словно волк лапами, уже добрался туда, куда хотел добраться.

Шея «борга» была защищена стальным воротником бронекостюма, поэтому я вцепился зубами в небритую щеку. Рванул, ощутил, как на губы брызнуло соленое, выплюнул выдранный клок колючей плоти, и вновь дернулся вперед. Мне очень нужно было разорвать это лицо с зияющей раной под глазом, внутри которой были видны окровавленные зубы…

Но у меня не получилось.

На моей шее сомкнулись ручищи Пианиста, и я понял, что еще секунда – и огромный «борг» раздавит ее вместе с дыхательным горлом…

Это сделал не я. Это сделало мое тело без участия напрочь отбитого сознания. Тело сталкера, слишком долго шастающего по Зоне и само научившееся тому, о чем я и не подозревал.

Моя правая рука резко дернулась вперед. Пальцы погрузились в рану на лице Пианиста. Рывок, треск разрываемой плоти – и я увидел, как с лица «борга» книзу свесился широкий лоскут с раззявленной щелью посредине. Так выглядит изнанка человеческого рта, содранного с лица, словно кусок коры с дерева.

Пальцы Пианиста на моей шее ослабли, и он страшно закричал. Нет, страшен был не его крик боли – подобные крики я слышал не раз. Страшно было видеть, как раскрывается рот, лишенный губ, и как брызжет кровь из десен, разодранных моими ногтями.

Но я по-прежнему был той мыслью, единственно важной во всей вселенной. Да она и была вселенной, заполняющей самые отдаленные уголки мироздания. Поэтому как только ослабла хватка на моей шее, я вновь рванулся вперед и с силой воткнул большие пальцы в глаза Пианиста.

На самом деле это очень больно – выбивать глаза человека пальцами. Хорошо там, в глазницах, всё продумано природой. Плотные скользкие шарики не так-то просто раздавить, и сломать себе пальцы при этом можно запросто. К тому же оказалось, что слишком много сил я потратил на отрывание лица от черепа, да и зверски побитый организм в самый решающий момент отказался сработать на сто процентов…

В общем, не смог я выдавить глаза Пианиста. Ударить ударил, а пальцами почувствовал – не лопнули подвижные шарики, лишь внутрь глазниц вдавились…

Но организм «борга» отреагировал на мой удар. Глаза и гениталии это те органы, которые тело спасает само, рефлекторно, без участия сознания. Поэтому Пианист, продолжая орать и брызгать кровью, мощно отшатнулся назад…

К борту БТРа.

К тому самому борту, на котором были распяты все еще живые мертвецы…

Затылок Пианиста с чавканьем впечатался в полуразложившуюся плоть мертвеца, который незамедлительно вытянул шею и впился зубами в кровоточащий лоскут, свешивающийся в лица «борга». Впился, рванул, чавкнул – и выронил. Выпал кусок небритого мяса из пасти, лишенной более чем половины зубов. Труп аж зашипел от досады.

Пианист же, осознав, что произошло, рванулся назад, стряхнул меня с себя и заорал дурным голосом:

– Пацаны, он… Он оторвал, но не укусил меня! Не укусил!! Не укусииииил!!!

Бойцы молча стояли, глядя на своего командира. А тот упал на колени, поднес ладони к тому, что осталось от лица, держа руки в сантиметре от страшной раны и боясь до нее дотронуться. По его лицу из глаз, травмированных моим ударом, катились слезы.

– Да не, считай, укусил, – произнес один из бойцов. – Мертвячья слюна-то по-любому на рану брызнула. Так что ты теперь тоже скоро переродишься.

– Не хочу, – простонал Пианист. – Не хочу так умирать… Пацаны, помогите…

– Это запросто, – негромко сказал боец с сержантскими нашивками на погонах. Он стоял ближе всех к командиру, поэтому ему потребовалось лишь сделать два шага, одновременно размахиваясь автоматом.

Удар был мощным. Он пришелся точно по шее Пианиста, чуть ниже затылка. Видимо, сержант знал толк в рубке дров… и голов. Попал точно, точнее некуда. Даже я услышал, как хрустнула шея. Пианист упал лицом в грязь, где его настиг второй удар – по затылку. И потом третий, от которого с треском лопнул череп.

Сержант стоял над телом своего командира, а с приклада его автомата на землю Зоны медленно стекала густая кровь, перемешанная с вылезшей наружу из черепа мозговой тканью.

– Зачем… так? – спросил еще один «борг», по ходу, самый молодой из оставшихся. – Почему не пуля, или не нож?

Сержант не торопясь вытер ладонью кровь с приклада, стряхнул ее с руки. Потом темной от крови рукой примкнул магазин, дослал патрон в патронник.

– Каждый получает то, что заслужил, – негромко проговорил он. – Пианист всегда животным был, и подох как собака.

Потом посмотрел на меня и добавил:

– А этого сталкера я уважаю. Он честно заслужил свою пулю.

…Я смотрел, как медленно поднимается ствол автомата, как невидимая, но кожей ощутимая линия выстрела ползет от моего живота по груди, как скользит по подбородку, как наконец останавливается, ледяной точкой замерев на переносице…