Гейб снимал с нее слой за слоем, обнажая незнакомые пласты ее личности. Она становилась беззащитной и неуверенной. Что ей делать с этой новой Миа?

Он лежал на ней, целовал виски и гладил по волосам. Она вжималась в него, желая его тепла и силы. Гейб был надежной гаванью среди бурь ее разума, тела и сердца.

Он только что был властным и требовательным, а теперь его поцелуи наполнились нежностью и трепетом. До чего же сладко. Они напоминали любовников, помирившихся после затяжной ссоры и отметивших примирение пылким слиянием. Одна беда: ей было трудно назвать любовью избиение с последующим жестким сексом.

Это был только секс. Горячий, сумасбродный, сотрясающий тело, бесчувственный. И было опасно хотя бы ненадолго принять его за нечто другое.

Гейб лежал в темноте и смотрел в потолок, но не видел его. Миа покоилась рядом, свернувшись калачиком. Он знал, что она не спит, иначе дышала бы не так и обмякла. Но она лежала тихо, как мышка, — наверное, прокручивала в уме события дня.

Гейб знал, что он сволочь. Он даже отчасти раскаивался, но понимал: ему не остановиться. Он нарушил все обещания, которые давал Миа, и будет нарушать их и дальше. Он не станет ее приучать; никакой деликатности, никакого терпения. Она сводила его с ума и срывала все тормоза.

Он открыл рот, потом снова закрыл. Он понимал, что должен объясниться насчет приема, но гордость не позволяла рассказать все как было. Его взбесил ее уход, но в то же время — позабавил. Классно, что ей хватило смелости послать его подальше.

Будь у нее не он, а кто-то другой, Гейб мог бы приветствовать ее решимость. Он первый посоветовал бы ей бежать без оглядки от такого кавалера. Потом набил бы морду мерзавцу, посмевшему так с ней обойтись.

Но он твердо знал: если она попытается уйти от него всерьез, он ее не отпустит. Он использует все средства, вплоть до того, что привяжет к кровати и запрет в своей квартире. Она никуда не уйдет. Не сейчас.

— Сегодня было не то, о чем ты подумала, — сказал Гейб, удивляясь словам, сорвавшимся с его губ.

Черт побери! Он не хотел ее приплетать, никогда и ни в коем случае. Если она бросилась бежать, вместо того чтобы понаблюдать и понять происходящее, то зачем ему сейчас все объяснять?

«Потому что она другая. Потому что ты вел себя как идиот. И теперь ты обязан рассказать, что произошло на самом деле».

Миа шевельнулась, приподнялась на локте, и волосы упали на плечо. Гейб потянулся и включил ночник. Ему вдруг захотелось увидеть ее лицо, когда она станет осыпать его упреками.

Миа была прекрасна, иначе не скажешь. В ней было нечто до боли сладостное и мягкое. Когда не бесилась, конечно, но как только она превратилась в рассвирепевшего котенка, выпустившего коготки, Гейбу захотелось немедленно трахнуть ее, чтобы эти коготки впились ему в спину.

— А мне и так все ясно, — прищурилась Миа. — Эта Блонди увязалась за мной в туалет и заявила напрямую, что ее куда больше интересует молодой и богатый Хэмилтон, нежели его отец. Потом стала расспрашивать о твоих особенностях, чтобы побыстрее затащить тебя в постель. Естественно, я не стала с ней говорить и ушла. А потом я увидела, как вы танцуете. Ты приклеился к ней, схватил ее за задницу, не говоря о прочих местах.

Миа замолчала и сделала глубокий вдох. Гейб чувствовал, как в ней опять закипают злость и обида, но его восхищало, что она их не сдерживает. Она не боялась его, и ему это нравилось. Невзирая на требования полного ему подчинения, он не хотел видеть рядом пугливую мышку. Подчинение и бесхребетность не одно и то же.

Ему была нужна сильная, независимо мыслящая женщина, которую не подавляет его властность. Миа могла прекрасно подойти, но он не знал, что с этим делать.

— Я помню, что мы не афишируем наши отношения. Я пришла на прием как твой ассистент, чтобы работать. О нас никто не знает. Казалось бы, какое мне дело, с кем танцует и любезничает мой босс? Но я чувствовала себя униженной и ничего не могла с этим поделать. Мне хотелось заползти под стол и умереть. Ведь мы с тобой подписали контракт. Это не просто бумажка. Если я принадлежу тебе, то и ты принадлежишь мне, и никак иначе. А я видела, что тебе совсем неплохо в обществе Блонди и ты с удовольствием ее лапаешь. Гейб, ты улыбался ей. А ты ведь никому не улыбаешься. — В ее голосе звучала боль, и у Гейба защемило в груди. Миа не упрекала его, она обвиняла. — Я была зла на тебя. Чувствовала себя растоптанной. Я пыталась думать логично, но все мысли возвращались к одному: если ты запал на эту блондинку, значит я тебя не удовлетворяю. Тебе меня не хватает. У нас и было-то всего несколько раз, а ты уже захотел новый контракт?

— Ну и чушь ты несешь, — возразил Гейб, злой оттого, что причинил ей боль. — Бред сумасшедшего. Да, я танцевал с ней. Я дал ей раскрыться во всей красе, чтобы отец увидел, с кем связался. Она не таилась, и я думал: пусть папочка смотрит. Мне стало противно, как только они пришли, а потом еще хуже, когда она начала ко мне липнуть у него на глазах. Я так и не оправился после развода родителей. Что ни неделя, то у отца новая баба, я к этому не могу привыкнуть. Мать живет затворницей, оплакивает погибшую семью, а папочке ровным счетом наплевать. Поэтому я не мешал этой шлюшке распускать хвост, подыгрывал ей, чтобы отец увидел, на кого он променял мою мать.

Взгляд Миа смягчился, гнев немного улегся. Она коснулась руки Гейба:

— Тебе неприятно видеть отца с другими женщинами.

— Еще как, — выдохнул Гейб. — Я на них насмотрелся. Когда Лайза затеяла развод, это был плевок мне в лицо. Я воспринял это как величайшую катастрофу, потому что перед глазами был пример родителей. Они почти сорок лет прожили вместе и как-то ладили, несмотря на различия, а я не протянул и трех лет. Я думал, что у них образцовый брак. Наглядное подтверждение, что любовь жива и способна творить чудеса, если потрудиться. И вдруг отец заявляет, что уходит от матери, и подает на развод. Я до сих пор его не понимаю. Для меня это полный абсурд. Мне ненавистно, как он поступил с моей матерью. Я страшно зол на отца и в то же время люблю его. Он подвел меня, подвел нашу семью. Я не могу ему этого простить.

— Понимаю, — тихо сказала Миа. — Когда мои родители погибли, я была очень зла на них. Правда глупо? Они были ни в чем не виноваты. Они не собирались умирать. Виноват пьяный водитель. И я все равно сильно злилась: как они посмели бросить меня? Если бы не Джейс, не знаю, что бы я натворила. Он был мне опорой. Никогда не забуду, что он для меня сделал.

Гейб прижал ее к себе. Он помнил, как тяжело переживала Миа гибель родителей. Джейс сам был выбит из колеи, не зная, как жить дальше и чем помочь сестре. Горе и злость на погибших родителей окружали Миа незримым барьером, который Джейсу было не прошибить. Она замкнулась в себе, и все попытки брата предложить ей свою любовь и поддержку наталкивались на невидимую стену.

Потом этот барьер рухнул. Джейс растил Миа, став для нее всем — братом, отцом, матерью. Защитник, единственная опора. Не многие мужчины отважились бы на то, что сделал он. Ответственность за младшую сестру помешала ему создать собственную семью и даже найти постоянную подругу. Гейб восхищался им.