Лисин покривился.

– Сестра твоя рисовать… не любит?

– Что? – не понял я.

– Рисовать. Ну, всякое… Лошадей, черепах… Рыбу. Знаешь, есть такая рыба-Эйнштейн, у неё на голове бугры вот такие…

Лисин взъерошил волосы, изобразил у себя на голове бугры. Сумасшедший. Белая горячка.

– Она не любит рисовать, значит… – Лисин хлопнул себя по щеке, стараясь выбить из головы алкоголь. Но только соплю выбил.

Светка любит рисовать? Я чуть не засмеялся.

– Нет, – ответил я. – Она пожрать любит.

Лисин растерялся. Белая горячка, точно. И двигался он очень странно, сильно вжимаясь в стену, словно пытаясь её толкнуть спиной. И нелепо ногами при этом перебирал.

– Я туалет ищу, – нетерпеливо повторил я. – Ту-а-лет.

– Ах да…

Лисин попытался взять себя в руки, крепче прилип к стене и сфокусировал взгляд на мне.

– На втором этаже, – указал Лисин пальцем. – Направо.

– Спасибо, – сказал я и вышел из подвальной комнаты. Лисин продолжал стоять у стены, а я поднимался по лестнице…

– Эй! – он позвал меня.

Если честно, с трудом удержался, чтобы не рвануть. Представилось, что сейчас он придёт в себя и прикажет мне вернуться.

Но Лисин сказал совсем другое.

– Тебе спиннинг не нужен? – спросил он.

– Что? – не понял я.

– Спиннинг. И удилище, и катушка – все японские. И блёсен целый набор. Финские блёсны…

Про блёсны, удилище и катушку он сказал совершенно трезво.

– Может, ты рыбу ловить любишь?

– Не люблю, – ответил я.

И поспешил на второй этаж.

Туалет у Лисина был в английском стиле, немного туалет, немного библиотека: книги, сушёные цветы и самоцветы на деревянных полках, отличный вид на реку. Я не удержался, открыл окно.

Мост отсюда был виден лучше, чем с площади, я отметил, что его почти уже построили, до противоположного берега осталось метров пять. И перила осталось воткнуть. Забавно с этим мостом.

На улице бахнуло, видимо, кто-то не выдержал и запустил фейерверк до ночи. Я вспомнил про Светку и поспешил во двор.

На лужайке продолжалось веселье. То есть всё как и раньше: ели-пили, пускали мыльные пузыри, стреляли из водных пистолетов и устраивали воздушные битвы на коптерах. Светка сидела за отдельным столом. Теперь она пила чай. То есть не чай, а шоколад горячий – после мороженого как раз самое что надо, иначе горло заболит. Рядом на столе стояла коробка с ноутбуком.

Я сел за стол между Светкой и ноутбуком.

– Пока ты там туалеты разыскивал, я тут ноутбук выиграла, – сообщила Светка без энтузиазма. – Как?

– Ты поразительно удачлива, – я постучал по коробке. – Сегодня прямо твой день.

– Ага, мой.

Никто не смотрел на нас. Ни на меня, ни на Светку, ни на ноутбук. Ни завистливо, ни с ненавистью, ни вообще никак.

– Нашёл что? – Светка кивнула на дом.

– Пьяного хозяина, – ответил я. – Интересно, с чего он напился вдруг?

– Да алкаш потому что, – Светка отхлебнула из чашки. – Жизнь удалась, отчего же не выпить бедному индейцу?

– Да-да, разбито сердце…

– Смотри! – Светка улыбнулась. – Какое чудо…

Я посмотрел.

К нам направлялась девочка в костюме медвежонка. Мелкая, лет пять, наверное, в одной руке шарик, в другой шоколадка. Девочка подошла и уставилась на Светку, только на неё, меня не замечала.

– Что-то ты, красавица, перемазалась, – сказала Светка.

Она достала салфетку и стала вытирать девочке лицо. Та стояла спокойно, подставляя то одну щеку, то другую.

Я вдруг почувствовал, что вокруг что-то изменилось. Тихо сделалось. Нет, музыка играла, но только весь окружающий шум потух. Я огляделся и увидел, что все игры и всё веселье прекратились. Что все смотрят на нас, и мальчики и девочки, позабыли про карамель и праздничные вувузелы. Только коптеры, позабытые пилотами, сбились в стайку и воздушными сиротами висели над поляной.

Медвежонок.

– А моя мама говорит, что это совсем не больно, – сказала девочка и улыбнулась.

– Что не больно? – спросила Светка.

– Не больно, – повторила девочка. – Не больно, когда тебя едят.

Домой мы возвращались молча, молча поднимались на холм.

Праздник Топора продолжался уже в сумерках и без нас. На площади играла музыка, там устроили танцы, а потом в небо опять запускали бумажные китайские фонари.

Пеньковый техникум обволакивала темнота, только на втором этаже тускло горела лампа над столом дежурной.

– Что она хотела сказать? – спросила Светка.

– Кто?

– Это девчонка. Когда сказала, что это… не больно?

– Да ничего не хотела сказать, просто брякнула что-то. Родители рассказывают детям сказки, у детей в голове окрошка… Потом ещё дебильные мультики, они их с утра до вечера смотрят…

– Нет, это не мультики…

Светка поёжилась.

– Ты нагнетаешь, – сказал я. – Это всего лишь…

– Усталость. Плохое настроение. Одиночество. Марс, можно придумать ещё десяток причин. Но ни одна не объяснит все эти… необычности. Надо ещё раз попробовать позвонить отцу.

– Хорошо, сейчас попробуем. Дежурная не спит, она позвонит…

– Тебе не кажется, что за нами наблюдают? – перебила Светка.

– Валерик, что ли?

– И Валерик тоже. Почему?

– Этому есть объяснения, – ответил я.

– Какие же?

– Эта Юлия Владимировна из полиции – его мать. Вот она своего сыночка и попросила, чтобы за нами присмотрел. Он и таскается.

– А почему она не захотела всё оформить официально?

– Повторяешься, – вздохнул я. – Сказка про белого бычка получается…

– Во-во, про белого бычка, – кивнула Светка. – Про белого бычка, это точно…

По загривку пробежала быстрая дрожь. Сказка про белого бычка, умудрился же ляпнуть такое.

– Да не, я не то имел в виду, я присказку…

– Ну да, присказку, – кивнула Светка. – Сказка будет впереди.

Мы приближались к больнице. Я заметил, что в сумерках она ещё больше похожа на замок, чем днём, словно темнота вытягивала её в вертикаль.

– Сказка будет впереди, – повторила Светка.

– Не грусти, – сказал я. – Зато денег навыигрывали. А ты даже ноутбук. Всё хорошо.