Молча стояли Один, и Сигюн, и Локи, и Валли, с ужасом внимая происходящему. Низко опустил голову Отец Богов, понимая свою вину.

…Недолог был свадебный пир. Даже всей великой силы, доступной Хель в её царстве, не хватило бы, чтобы вернуть прежний облик её гостям, какими они были до собственной кончины.

Сам Один соединил руки дочери Ангрбоды и сына Сигюн. И после этого они все простились с Нарви и Хель, его женой.

(Комментарий Хедина: я, скорее, ждал бы рассказа о загадочной Гулльвейг, которая, похоже, жива была в те времена. Или упоминания её среди обитателей царства Хель. Однако Старый Хрофт долго и с подробностями рассказывает о двух своих поездках в серые пределы; ему словно очень нужно было выговориться, признаться в совершённой несправедливости — которую он осознал уже много, много позже. Но царство мёртвых не могло оставаться без правителя или правительницы — а кого ещё мог сослать туда владыка Асгарда?)

Советы мои,

Лоддфафнир, слушай,

на пользу их примешь,

коль ты их поймёшь:

с дурным человеком

несчастьем своим

делиться не должно;

ведь люди дурные

тебе не отплатят

добром за доверье.

Невесёлым выдался их обратный путь. Угрюмо молчал Локи, плакала Сигюн, растерянно глядел то на отца, то на мать испуганный Валли. Безмолвствовал и Отец Дружин, думая о предстоящей битве, но ещё больше — об оставшемся в подземельях сыне бога огня.

На половине пути враны Старого Хрофта принесли слово от Лаувейи.

«Торопись, владыка Асгарда. Семеро совсем близки».

…Когда Один выехал на знакомые и радостные равнины Иды, покрытые вечнозелёными лесами и кристально чистыми потоками, сердце его, поневоле тяжёлое, возрадовалось — казавшиеся неисчислимыми армии собрались у стен Асгарда.

Были там люди и гномы, эльфы и великаны. Были дружины северных белокурых берсерков и смуглых храбрецов с Юга, и никто не мог превзойти друг друга в воинском умении. Пришли короли Запада в сверкающей броне, и князья Востока в кольчугах, чьи островерхие шлемы, казалось, заполнили всё вокруг до самого окоёма.

Гномы были тут в тяжёлых латах, с огромными щитами и метательными машинами; эльфы с узорными луками, бившими при помощи чар аж на сотни шагов; и многие Древние Боги закатных, полуденных и восходных краёв пришли тоже, верные данному слову.

У самых врат Асгарда стояла Лаувейя, мать Локи, не обращая внимания на ревнивые взгляды Фригг — великанша заняла её место, место, где полагалось стоять знающей вежество жене, встречающей мужа из долгой отлучки.

— Торопись, Ас воронов! — выкрикнула она вместо приветствия. — Торопись! Семерым остался один день пути! На Боргильдовом поле ты встретишь их, вставших лагерем!

Боргильдово поле.

Оно и далеко, и близко. У разных племён оно известно под разными именами, но почти всегда имена эти связаны с колдовством. «Зачарованное место», частенько прозывают его. Из Большого Хьёрварда к нему ведёт множество троп, но лишь редкие из числа смертных могут ступать на них. Боргильдово поле — всюду и нигде. Оно не в пределах Большого Хьёрварда и оно не за его пределами, оно само — предел.

Через Боргильдово поле проезжают асы, направляясь в отдалённые части мира — ведущие через него дороги всегда короче обычных.

Границы поля упираются в густой лес, где нет ни троп, ни дорог. Если взлететь над ним, сидя в седле Слейпнира, то мало-помалу сам воздух сделается слишком тонок, чтобы держать волшебного жеребца, его копыта начнут проваливаться, словно в болотную жижу.

Откуда ж там возьмётся воинство Семерых?

— У них свои пути, неведомые нам, — словно прочитала великанша мысли Отца Богов.

— Что ж, тогда мы выступаем немедленно, — кивнул Старый Хрофт. — Там, на Боргильдовом поле, их и надлежит встретить. Иначе, проникнув в Митгард, они растекутся, подобно гною.

— Встретим их калёным железом, — мрачно сказал Локи.

— Асиньи не оставят мужей, — подхватила Сигюн, обычно кроткая и молчаливая.

— Асиньи не оставят мужей, — подтвердила и Фригг.

Отец Дружин размышлял недолго. От Семерых не убежишь и не скроешься. Можно только победить или погибнуть.

— Асгард опустеет сегодня, — негромко заметил бог огня, поняв мысли названого брата. — Здесь никого не останется.

— Верно, — кивнул Старый Хрофт. — Никого нельзя лишить чести сражаться в этой битве. Кроме только Нарви, твоего сына. Однако он, будучи в Хель, может оказать нам помощь куда большую, чем тысячи тысяч мечей.

Локи только отвернулся.

— Тебе есть чем гордиться, мой младший брат.

— Да, взять в жёны Хель — несколько более завидная участь, чем отдать собственные внутренности на путы для породившего тебя отца.

— Ты знаешь, что винить тебе некого, Локи. Пророчество вёльвы…

— Всё решило за меня! — взорвался бог огня.

— Оставим это, — решительно оборвал его Один. — Теперь всё это уже неважно, нам надо просто победить. Пророчества, знамения, предсказания — не больше, чем пыль под ветром, брат мой Локи.

— Хотелось бы верить, — угрюмо буркнул сын Лаувейи. — А то, знаешь ли, брат мой Один, вышло б несколько обидно кончить всё теми же кишками сына, примотавшими меня к камню.

— Поверь мне, брат Локи, — сказал Отец Богов, кладя руку тому на плечо, — поверь мне, что, пока не отгремела битва, нам не следует беспокоиться ни о каких пророчествах.

«А мне не стоит беспокоиться о зачатом от моего семени ребёнке, что носит Лаувейя».

Золотистый петух Гуллинкамби, что каждый день исправно будил героев Валгаллы, вдруг закричал в неурочный час, оглашая звонким голосом все окрестности Асгарда. И всё собравшееся воинство Большого Хьёрварда, Митгарда и других волшебных царств, все до единого живые существа услыхали этот крик.

— Пора, брат, — разом сказали друг другу Один и Локи.

(Комментарий Хедина: этот отрывок вообще собран воедино, что называется, «по глотку из таверны». Три разных руки, несмотря на небольшой объём, шёлк с выцветшими письменами, пергамент и опять же береста. Правда, всё это собрано аккуратно и скреплено надёжно, я бы сказал — с чисто гномьей аккуратностью. Старый Хрофт таки рассказывал, рассказывал о случившемся с ним, я был далеко не первым! Пожалуй, стоит осведомиться у него при случае, какая судьба постигла его предыдущих слушателей? Похоже, они очень хорошо умели хранить тайны, потому что даже наше Поколение ничего не знало о нём — а многие так и не узнали до самого конца, до падения Молодых Богов.)

Широко распахнулись врата Валгаллы, все пятьсот сорок врат, и из каждого выехало по восемьсот воинов. Эйнхерии готовы к бою. Хеймдалль высоко поднял свой рог, Гьялл, и затрубил — так, что его зов услыхали во всех семи мирах. Далёкого Ётунхейма достиг он, и ещё более отдалённого Муспелля; огласил он Свартальфахейм и Льёсальфахейм, царства гномов и светлых эльфов; пронзив толщу земную, проник он и в самое сердце владений Хель.