Это был очень необычный суд, и присутствовавшие на нем вели себя странно. Бывшая жена Тео, впервые увидев Мохаммеда, крикнула убийце своего мужа: «Смотри, Mo, такой же платок!» – и показала фотографию с обложки книги ван Гога.

Адвокат Мохаммеда Петер Пласман почти все время выглядел мрачным. Нелегко защищать клиента, который не хочет, чтобы его защищали, и говорит судье, что совершил бы убийство снова при первой же возможности.

Друзья Тео поделились своими впечатлениями о суде по телевидению. Они были разочарованы, потому что убийца был явно недостоин своей жертвы. Теодор Холман считал трагедией, что «человек, убивший Тео, оказался таким тусклым, лишенным индивидуальности типом». Гейс ван де Вестелакен, продюсер Тео, назвал Мохаммеда ничтожеством.

Самое эмоциональное заявление в зале суда сделала Аннеке ван Гог, также подчеркнувшая ничтожность убийцы. «Неудачник, – сказала она про него, – но неудачник, совершивший убийство». И не только это. Неудачник, «три года живший на пособие», неудачник, ловивший кайф от просмотра видеозаписей убийств и пыток, неудачник, убежденный в том, что его бог приказал ему «убить свинью». Не будет ему никакого рая, сказала она, и семидесяти двух девственниц тоже.

Тео, ее любимый сын, был убит за свои идеи. Она процитировала один из трактатов Мохаммеда: «Никаких дискуссий, никаких демонстраций, никаких петиций, никаких маршей. Только смерть отделит ложь от правды». Это не сулит ничего хорошего стране, сказала она, «где работы Вольтера, Мольера и Джонатана Свифта издавались в семнадцатом и восемнадцатом веках, потому что их запретили на родине авторов». Тео, сказала она, был храбрым продолжателем этой традиции, нашим современным Вольтером или Свифтом.

Таким образом, все снова вернулось к Просвещению. Леон де Винтер, еврейский писатель, часто подвергавшийся нападкам со стороны ван Гога, заявил в газете «Уоллстрит джорнал», что нация Спинозы и Эразма мертва. За чаем в своем саду в Вассенаре Аннеке ван Гог прочитала мне короткую лекцию о природе ислама. По ее мнению, это «закоснелая религия, не знавшая эпохи Просвещения». Марокканцы после убийства «не хотели признавать очевидного», потому что «это характерно для их культуры, в которой господствуют мужчины. Они не способны к самокритике».

Это мнение стало общепринятым, и его повторяли как мантру многие обозреватели, эксперты и политики. Но оно не отвечало на вопрос, который все задавали себе во время суда над Мохаммедом Буйери. Почему молодой человек, не бедный и не угнетаемый, получивший приличное образование, человек, легко заводивший друзей, любивший выкурить косячок и выпить пива, – почему такой человек превращается в воина пророка, одержимого единственным желанием – убить и, что еще более непонятно, умереть? Тот же вопрос люди задавали после взрывов в лондонском метро. Их устроили такие же молодые люди, игравшие в крикет, встречавшиеся с девушками, ходившие в паб. Мы знаем одно: они убивали во имя Аллаха и его пророка. Почему они это делали, объяснить труднее.

Профессор Рюд Петере, специалист по исламу, давал свидетельские показания во время суда над Мохаммедом Буйери. Он проанализировал написанное Мохаммедом: письма, статьи для местной газеты, тексты, размещенные на интернет-сайтах. И пришел к выводу, что обращение становившегося все более неуравновешенным молодого человека к идеологии джихада заняло чуть более года. По словам Петерса, Мохаммед начал с того, что отверг «западные ценности». Это произошло примерно в феврале 2003 года. Следующим этапом, которого он достиг в октябре, стало отрицание демократического государства и его правовых институтов. Затем, в марте 2004 года, он призвал к мировому джихаду против демократии. Наконец, в июле он поддержал применение насилия против людей, оскорбивших ислам или пророка.

Многое из написанного Мохаммедом напоминает детские фантазии. В марте 2004 года он объявил, что скоро «рыцари Аллаха» войдут в здания парламента, поднимут «флаг таухида [владычества Аллаха]» и превратят парламент в суд шариата. Другие словоизлияния, в том числе под заголовком «Это наш путь», наполнены зловещими картинами, характерными для запущенной паранойи: «Сражение против Правды ведется с возникновения человечества, но оно никогда не было таким ожесточенным и крупномасштабным, как в наше время. Чудовища из армии сатанинских сил повсюду готовы схватить носителей абсолютной истины и бросить их в свои ужасные темницы. Некоторые чудовища идут даже на то, чтобы убивать говорящих правду в их собственных домах. Народные массы, загипнотизированные наступлением средств массовой информации на души людей, развязанным врагами ислама, являются частью великого невидимого сражения».[36]

Эти проявления религиозного экстремизма в большинстве случаев представляют собой отрывки революционных текстов, призывы к джихаду, прославления мученичества, переведенные с англоязычных веб-сайтов. Профессор Петере считал, что Мохаммед не очень хорошо владеет арабским. Если он и переводил что-то с арабского, то, по-видимому, с посторонней помощью, сказал он.

Доклад Петерса, подготовленный для суда, представляет собой странный документ, поскольку он пытался найти логику в безумном бреде, в котором она зачастую отсутствует. Было бы преувеличением говорить об «идеологическом и религиозном развитии» применительно к размышлениям Мохаммеда. Тем не менее доклад заслуживает внимания, не столько из-за того, что в нем говорится об исламе, сколько из-за того, что в нем говорится о революционных фантазиях запутавшегося и очень обиженного молодого человека. Они мало отличаются от фантазий других запутавшихся и обиженных молодых людей, его предшественников. Вы можете найти их в романах Достоевского или Джозефа Конрада – таких вот отчаянных людей, вообразивших себя частью малочисленной элиты, наделенной моральной чистотой и окруженной миром зла. Их преследует идея о насильственной смерти как о подсказанном свыше средстве очищения от мирских пороков. Мохаммед Буйери похож на профессора из книги Конрада «Секретный агент», бомбиста-самоубийцу, «простота идеи которого ужасает», бомбиста, который всегда будет побеждать своих врагов, потому что, по его словам, они «зависят от жизни… а я завишу от смерти, не знающей ограничений и неуязвимой. Мое превосходство очевидно».

Было бы неправильно назвать это нигилизмом, потому что у Мохаммеда имелся утопический идеал, каким бы абсурдным и неуклюжим он ни казался. Это государство чистой веры, куда не может проникнуть ничто, кроме слова Аллаха и его пророка. Когда перед судом его навестил тюремный психиатр, Мохаммед повернулся к нему спиной, надел наушники и отрезал себя от внешнего мира, погрузившись в молитвы из Корана. Стремление найти забвение, отдаться на милость непостижимой стихии – не редкость. Притягательная сила наркотиков, секса и смерти имеет общий источник. Но остается вопрос: почему он? Что превратило Мохаммеда в персонаж романа Конрада?

Хамид Буйери, отец Мохаммеда, – сравнительно успешный человек, но в ужасном физическом состоянии. Годы тяжелой низкооплачиваемой работы в Амстердаме, куда он приехал в 1965 году из Франции, так изуродовали его колени, что он уже не может опускаться на них, когда приходит молиться в соседнюю мечеть. Он вынужден сидеть на стуле. Ему было нелегко вырастить восьмерых детей в тесной квартире на зарплату мойщика посуды. Он работал сверхурочно, а в выходные дни делал все покупки. Его жена почти не говорила по-голландски. И все же, по сравнению с жителями Дуар-Ихаммален, нищей деревушки в горах Риф, где он в пять лет начал пасти коз, Хамид – богатый человек. Мечеть у реки, вниз по течению от деревни, с красивым минаретом, отделанным красной, желтой и зеленой мозаикой, была построена на его деньги. Еще он построил дом, в котором живет его брат на маленькую пенсию, заработанную за годы каторжного труда в Париже. Сам Хамид любит проводить летний отпуск в другом своем доме, в Уджде, курортном городе с гостиницами, ресторанами и кафе, расположенном недалеко от алжирской границы.