Но этот юнец, гитлерюгендфюрер Персике, здесь ни к чему. В таких обстоятельствах предпочтительно обойтись без посторонних, неизвестно ведь, как они все воспримут. Впрочем, этот вроде бы наш человек, хотя в точности все выясняется лишь позднее.

— Вы видели, господин комиссар, — с жаром начинает Бальдур Персике, сейчас он попросту не желает прислушиваться к происходящему на кухне, это их дело, — вы видели, она без еврейской звезды!

— Я видел куда больше, — задумчиво отвечает комиссар, — например, что обувь у нее чистая, а погода на улице канальская.

— Да-а, — кивает Бальдур Персике, не понимая пока, куда тот клонит.

— Значит, кто-то здесь, в доме, прятал ее начиная со среды, если в квартире ее действительно не было так долго, как вы говорите.

— Я почти уверен… — Бальдур Персике несколько теряется под этим сверлящим задумчивым взглядом.

— Почти уверен — не в счет, мальчик мой, — презрительно бросает комиссар. — Так не бывает!

— Я совершенно уверен! — тут же исправляется Бальдур. — Могу поклясться, госпожа Розенталь не бывала в своей квартире со среды!

— Ну-ну, — небрежно роняет комиссар. — Вы, конечно, понимаете, что со среды вы в одиночку держать ее квартиру под постоянным наблюдением никак не могли. Этого ни один судья не примет.

— У меня два брата в СС, — с жаром сообщает Бальдур Персике.

— Ладно, — успокаивает комиссар Руш, — разберемся. Кстати, я вот еще что хотел сказать: обыск я смогу провести только вечером. Может, вы пока присмотрите за квартирой? Ключи-то у вас есть, верно?

Бальдур Персике удовлетворенно заверяет, что охотно присмотрит. В его глазах читается глубокая радость. Ну вот, получилось, он так и знал, причем совершенно легально!

— Хорошо бы, — скучающим тоном говорит комиссар и снова глядит в окно, — к тому времени все лежало примерно так же, как сейчас. Конечно, за содержимое шкафов и чемоданов вы отвечать не можете, но в остальном…

Бальдур не успевает ответить, из глубины квартиры раздается пронзительный вопль ужаса.

— Черт побери! — бормочет комиссар, но с места не двигается.

Бальдур смотрит на него, бледный, даже нос от испуга заострился и ноги стали как ватные.

Вопль мгновенно обрывается, слышна только брань Фридриха.

— Так что я хотел сказать… — снова медленно начинает комиссар.

Однако не продолжает, а прислушивается. Внезапно из кухни доносится оглушительная ругань, топот, суета.

— Сейчас ты у меня заговоришь! Ох заговоришь! — рявкает Фридрих.

Новый вопль. Еще более грязная ругань. Распахивается дверь, топот в передней, и Фридрих рычит в комнату:

— Ну что тут скажешь, господин комиссар?! Только я довел старую чертовку до кондиции, чтоб могла говорить, а она возьми да и сигани в окошко!

Комиссар в ярости угощает его кулаком по физиономии:

— Провались ты, болван окаянный, я тебе все кишки выпущу! Живо за мной!

И он выбегает из квартиры, мчится вниз по лестнице…

— Так во двор же! — оправдывается Фридрих, устремляясь следом. — Она во двор свалилась, не на улицу! Все будет шито-крыто, господин комиссар!

Ответа нет. Троица бежит вниз по лестнице, причем старается особо не нарушать покой по-воскресному тихого дома. Последним, отстав на полмарша, бежит Бальдур Персике. Он не забыл хорошенько закрыть дверь розенталевской квартиры. И хотя еще не оправился от испуга, прекрасно помнит, что отвечает теперь за все превосходные тамошние вещи. Главное, чтобы ничего не пропало!

Они пробегают мимо квартиры Квангелей, мимо квартиры Персике, мимо квартиры отставного советника апелляционного суда Фромма. Еще два марша — и они во дворе.

Тем временем Отто Квангель встал, умылся и, сидя на кухне, смотрел, как жена готовит завтрак. После завтрака у них состоится важный разговор, а пока что они только пожелали друг другу доброго утра, и вполне приветливо.

Внезапно оба испуганно вздрагивают. На кухне выше этажом слышны крики, они прислушиваются, напряженно и озабоченно глядя друг на друга. Затем кухонное окно на секунду потемнело, словно мимо пролетело что-то тяжелое, — и тотчас со двора донесся глухой удар. Внизу кто-то вскрикнул — мужчина. И мертвая тишина.

Отто Квангель распахивает кухонное окно, но отшатывается, услышав топот на лестнице.

— Выглянь-ка быстренько наружу, Анна! — говорит он. — Может, что увидишь. Женщина обычно привлекает меньше внимания. — Он крепко, очень крепко сжимает ее плечо, приказывает: — Не кричи! Ни в коем случае не кричи! Все, закрывай окно!

— Господи, Отто! — ахает госпожа Квангель, бледная как полотно, и смотрит на мужа. — Розентальша выпала из окна. Лежит там, во дворе. А рядом Баркхаузен и…

— Тсс! — шикает Квангель. — Молчи! Мы ничего не знаем. Ничего не видели, ничего не слышали. Неси кофе в комнату!

В комнате он настойчиво повторяет:

— Мы ничего не знаем, Анна. Розентальшу, считай, никогда почти не видали. А теперь ешь! Ешь, говорю! И пей кофе! Если кто явится, он не должен ничего заметить!

Советник Фромм так и стоял на своем наблюдательном посту. Видел, как двое штатских поднялись по лестнице, а сейчас трое — в том числе младший Персике — промчались вниз по лестнице. Значит, что-то стряслось, и действительно, прислуга вышла из кухни с известием, что госпожа Розенталь только что выпала из своего окна во двор. Советник испуганно воззрился на нее.

Секунду он стоял совершенно не шевелясь. Потом медленно кивнул головой, несколько раз.

— Н-да, Лиза. Так тоже бывает. Одного желания спасти мало. Тот, кого хочешь спасти, должен по-настоящему согласиться на спасение. — И быстро спросил: — Кухонное окно закрыто?

Лиза кивнула.

— Живо, Лиза, приведи комнату барышни в порядок; никто не должен заметить, что ею пользовались. Убери посуду! Смени белье!

Лиза опять кивнула. Потом спросила:

— А деньги и драгоценности на столике, господин советник?

На миг он чуть ли не растерялся, на лице застыла жалкая, беспомощная улыбка.

— Н-да, Лиза, — произнес он немного погодя. — С этим будет трудновато. Наследники вряд ли о себе заявят. А для нас это лишняя головная боль…

— Брошу в мусорное ведро, — предложила Лиза.

Советник покачал головой:

— С ними мусорное ведро не пройдет, Лиза. Копаться в мусоре они как раз умеют! Ладно, я подумаю, как поступить с этими вещами. Ты быстренько займись комнатой! Эти могут явиться сюда в любую минуту!

Пока что эти стояли во дворе, вместе с Баркхаузеном.

Баркхаузен напугался первым и сильнее всех. Он с раннего утра слонялся по двору, терзаясь ненавистью к Персике и неутоленным вожделением к уплывшему из рук добру. Хотел по крайней мере выяснить, что и как, а потому