Сплошь да рядом бывало так: в одном автомобиле едут Айзенштадт с Искрицкой, а в другом, навстречу, Сильфида Аполлоновна с кем-нибудь. И когда обе машины равнялись, тяжеловесная банкиресса покровительственно улыбалась, поясняя лицу, сидевшему с ней рядом:

– Вы знаете, это «наша» содержанка!

Но по украинской пословице: «Як мед, та и ложкою», – Мисаил Григорьевич жалел, что Искрицкая – просто Искрицкая, без всякого титула.

– Хорошо, если бы она сделалась княгиней или даже графиней! В городе говорили бы: «Мисаил Григорьевич живет с графиней такой-то»… «У него на содержании княгиня такая-то»… Было бы очень хорошо! Ей-богу, ничего не стоит найти какого-нибудь промотавшегося титулованного господина. Сунул ему в зубы несколько тысяч – и готово!

Мисаил Григорьевич сообщил свои планы Искрицкой. Та не имела ничего против.

Обрыдленко получил от своего патрона эту новую миссию.

– Надо подыскать подходящего князя или, в крайнем случае, графа.

– А если не найдем ни графа, ни князя, может быть, ограничимся бароном? Легче найти… – замкнулся Обрыдленко.

– Что такое? Адмирал, вы с ума сошли! Барон – это немец! Это непатриотично! Мы воюем с немцами, а вы навязываете мне барона! Я не хочу, да и она не захочет!

Мисаил Григорьевич знал, что все выдающиеся финансисты и банкиры Европы что-нибудь коллекционируют. Одни – гобелены, другие – старинную живопись, третьи – художественные табакерки, четвертые – оружие. Так надо. Это хороший тон. Это показатель вкуса.

Айзенштадт решил коллекционировать миниатюры. И вот под рукой были оповещены все петроградские антиквары, что буде случатся у них ценные миниатюры художественной работы, немедленно же поставить в известность об этом владельца особняка на Сергиевской Мисаила Григорьевича Айзенштадта.

Утром в своем кабинете Мисаил Григорьевич, нечесаный, немытый, в халате, закапанном свежими кофейными пятнами, беседовал с корректно одетым господином, у которого было лицо бандита – исчерна-смуглое, с крупными резкими чертами. Это был гражданин республики Никарагуа. Айзенштадт беседовал с ним относительно своего «консульства». Обладатель разбойничьей физиономии и носитель длинной, странной для уха и неудобоваримой для языка фамилии обещал устроить Мисаилу Григорьевичу пост консула республики Никарагуа в Петрограде. На письменном столе затрещал телефон. Вошедший на барский звонок лакей снял трубку.

– Алло!

– Мисаил Григорьевич дома?

– Их превосходительство дома. Кто их спрашивает?

– Антиквар Егорнов.

– Антиквар Егорнов? – повторил лакей, глядя на своего барина.

– Давай сюда трубку!

– Ну, я слушаю?

– Это вы, ваше превосходительство?

– Да, это мое превосходительство. Что скажете?

– Есть у меня для вас две очень замечательные миниатюры. На редкость! Не угодно ли взглянуть?

– Почему нет… Вы можете их сейчас доставить? Привезите сейчас.

– Буду через двадцать минут.

Через двадцать минут Мисаил Григорьевич, отпустив именитого гражданина республики Никарагуа, сидел в кабинете один и задумчиво грыз обкусанные мягкие ногти.

Лакей ввел к нему Егорнова. Кивая рыжей бороденкой, торговец показывал банкиру свой товар.

– Вы только взгляните, ваше превосходительство. Работа какая! Тончайшая! Кисть божественного Изабея! Это Мейсонье начала девятнадцатого века. Да что Мейсонье! Он ему, Изабею, с позволения сказать, в подметки не годится! Князь Двигубский увидел, – так и затрясся! «Продайте!» – говорит, а я ему: «Нет, ваше сиятельство, опоздать изволили, у меня есть уже покупатель».

– Это который Двигубский? Товарищ министра?

– Он самый, ваше превосходительство.

– Пускай не беспокоится, я беру эти миниатюры. Только вы ему так и скажите, что я беру. Я! А что это такие за господа?

– Король и королева Кипрские.

– Я про таких не слышал. А вы откуда знаете, что это король и королева Кипрские? А может быть, это совсем даже не они?

– Они самые! Никакого сумления. У родного внука приобрел. Старик мне принес, – вид барский, вельможный, а только не в авантаже. Порода важнеющая, а бедность! Выследил. Сосед! В меблированных комнатах живет. Швейцару полтинник в зубы – всю подноготную выложил. Как есть настоящий король, при полном титуле, а только жрать не…

– Так и называется король Кипрский? – зажегся вдруг Мисаил Григорьевич.

– Больше скажу, ваше превосходительство: титул евонный настоящий – король Иерусалимский и Кипрский.

– Да не может быть! И живет в меблированных комнатах?!

– Секите мне голову, коли соврал.

Охваченный приливом какой-то особенной радости, Айзенштадт нервно грыз ногти. Потом вскочил, запахивая на животе длинный халат, путаясь в нем.

– Я только на минуточку сбегаю к генеральше.

– А как же миниатюры, ваше превосходительство?

– Подождите с миниатюрами! Я их беру, и чего же еще!.. Сколько?..

– Да за парочку двух петушков не мешало бы…

– Тысячу? Нельзя! Любую половину! Вы меня подождите, – бросил на ходу банкир.

Егорнов ухмыльнулся в бороденку. На худой конец и петушка довольно. Сам заплатил ведь гроши.

А Мисаил Григорьевич несся через всю квартиру. По дороге спросил у камеристки:

– Где генеральша?

– Они в спальной, у них массаж.

Сильфида Аполлоновна лежала всеми рубенсовскими телесами своими на широченной людовиковской кроватке с пышным балдахином. Высокая, мускулистая шведка от мадам Альфонсин изо всех сил старалась согнать лишний жир с тучной банкирессы. Казалась, шведка в белом балахоне, с засученными по локоть рукавами, месит горы какого-то мягкого белого теста.

Шведке было внушено не жалеть ни своих рук, ни самой Сильфиды Аполлоновны, только бы достигалась цель. И когда стальные пальцы этой высокой скандинавской блондинки особенно больно щипали непочатые залежи мяса, рыхлого, жирного, Сильфида Аполлоновна мужественно стискивала зубы. Ничего не поделаешь…

– Ой! – задрыгав ногами, вскрикнула банкиресса. При виде мужа ее охватил порыв целомудренной стыдливости.

– Ничего, ничего, я не смотрю! Слушай, Сильфидочка, вот идея – прекрасная идея… Она что-нибудь понимает по-русски? Не идея, а эта красавица?

– Ни одного слова.

– Тем лучше, я могу свободно говорить.

Шведка буквально в поте лица продолжала свой труд, труд нелегкий – массировать такую гороподобную тушу. И, несмотря на всю тренировку, лоб и лицо скандинавской богатыршы увлажнились росинками, блестевшими на утреннем солнце.

– Понимаешь, король, настоящий король! Живет в каких-то паршивеньких меблированных комнатах. Титул, какой титул! Король Иерусалимский и Кипрский. И, представь, его королевскому величеству жрать нечего. Так мне пришла идея: выбросить ему, ну, сколько там… двадцать, двадцать пять тысяч, – и пускай он женится на Искрицкой. Морганатический брак! И тогда наша содержанка будет королевой Кипрской, и все будут говорить, что я живу с королевой. Что ты скажешь на это?..