губам, заставляя их гореть, как после его поцелуев, вкус которых я уже никогда не смогу забыть. — Позволяла ласкать себя, — пальцы, едва касаясь, порхали по ключице, и я чуть вздрагивала от каждого прикосновения. — Что же изменилось сегодня? — В голубых льдах глаз танцевали языки пламени, и только это выдавало его злость.

— Ты лишил жизни троих людей, — до тех пор, пока я не произнесла вслух, оставалось слабая надежда в нереальность случившегося. Но теперь не получится спрятать голову в песок, делая вид, что то лишь страшный сон.

— Предпочла, чтобы они убили меня? — его тон оставался холодным, словно мы говорили о рядовых вещах. Но ни этого я ждала. Сама не знаю, что ждала услышать. Возможно, оправданий, раскаянья, но точно не этих пустых слов.

— Они мертвы, — пыталась достучаться до Дана, объяснить, что так потрясло меня.

— Как и многие другие, — выглядел так, будто его утомлял этот разговор. — Когда-нибудь и мы с тобой умрем, — объяснял как ребенку, которому еще не известны прописные истины. — Это естественный ход вещей.

Мы словно говорили на разных языках: он не видел ничего предосудительного в своих действиях, а я не понимала, как можно быть настолько циничным.

— Умереть от старости и быть изрубленным на куски — разные вещи. В этом нет ничего естественного.

— Почему ты такая зашоренная!? — разъяренно выкрикнул и ударил кулаком в стену за моей спиной. Я выскользнула из-под его руки и забилась в противоположный угол комнаты. — Всё еще только черное и белое? — глубокий и размеренный тон говорил о его кипящей злости. — Как дурацкие клавиши твоего пианино.

— Ты сам надел на меня эти шоры, — невольно дразнила хищника, рискуя быть растерзанной. — Ничего не рассказываешь, — постепенно мой боевой запал уменьшился под гнетом удушающей властной энергетики Дана. Она довлела, крошила все мои устои, заставляла сомневаться в себе и вообще во всём. Ничего подобного я не испытывала рядом ни с одним человеком. И никогда прежде рядом с самим Даном. — Кто те люди? — едва помнила, о чем хотела спросить. — Что за жизнь ты ведешь?

Дан зловеще улыбнулся, и смотрел куда угодно, только не на меня. Прошелся вдоль комнаты, остановился напротив окна, будто разглядывая нечто невидимое. Несколько бесконечных минут мы стояли в гнетущей тишине, пока уверенным и абсолютно ровным голосом Дан не приказал:

— Присядь. — Я не смела противиться, и подчинилась. Подбирая края пледа, обошла стоящее рядом кресло и неуверенно опустилась в него. — Как хорошо ты знаешь историю, Ри-ри? — взгляд Дана метнулся ко мне. — Как ты думаешь, в те времена, когда люди только начали обозначать границы своих земель или расширять их, они участвовали в оборонительных битвах и завоевательных походах? Убивали противников в бою? Или уничтожали тех, кто вознамерился сжечь их дом вместе с семьями? Пронзали мечом сердца тех, кто пытался изнасиловать их жен, матерей, сестер? Такое убийство ты можешь оправдать? Это для тебя приемлемо? — Он не ждал ответа, лишь давал мне пищу для размышлений. Я же думала о том, что «приемлемо» и «убийство» не вязались вместе, по крайней мере, в моей голове. — По возвращении домой всех этих людей встречали, как героев. Никому и в голову не приходило усомниться в правильности их поступков. Потому что так их воспитывали из поколения в поколение. — Я все больше понимала, к чему он клонит, но покорно слушала, давая ему возможность высказать свою позицию. — Но со временем виденье мира трансформировалось, и тебе навязали новую мораль: убийство — это грех. В прежние времена это было в порядке вещей. Сейчас, в мирное время, это кажется диким.

— Так и есть, — согласилась с этой частью его речи. — Поэтому я не могу такое принять, — поднялась с кресла, не в состоянии усидеть на месте. — Те люди, они же тоже чьи-то близкие…

— Они одиночки, — спокойно возразил Дан. Уверена, таким образом он просто успокаивал мою совесть. — И теоретически даже не люди, — так же буднично добавил.

Я перестала метаться по комнате и застыла:

— Что значит «не люди»? — усомнилась, не послышалось ли мне. — А кто?

Но Дан, на миг приоткрыв завесу тайны, и дальше был намерен держать меня в неведении:

— Это не важно.

— Как это может быть не важно? — до зубного скрежета злило, что на любой предмет наших разговор наложен гриф секретности. — Тогда что, по-твоему, важно?

— Важно понять, что я убил тех троих не ради удовольствия, — в противовес моим истеричным ноткам, его голос звучал ровно и беспристрастно.

— Да понимаю я! — мысли не допускала, что он какой-нибудь матерый маньяк-убийца с неконтролируемой жаждой крови. — Ты всего лишь защищался … — Резко замолчала, осознав то, что он упорно старался донести до меня: когда на кону собственная жизнь, приходится делать выбор. Убить, чтобы самому не быть убитым.

У Дана была своя логика, критерии оценки мира (может, не совсем понятные и приемлемые для меня). И какие-то первобытное представление о морали, несмотря на то, что в остальных сферах жизни он далеко не дикарь. Мне оставалось лишь догадываться, кто взрастил эти идеи в его голове.

— И что теперь? — впервые за все время мне в голову пришло, что Дана будет искать полиция. Безумие, что я так быстро переметнулась на «темную» сторону, и меня больше волновало, как скрыть преступление, нежели правосудие. — А если тебя арестуют?

Дан ухмыльнулся, словно об этом не стоит волноваться:

— Нет тела 0- нет дела, Ри-ри.

Даже представлять не хотела, куда делись тела и как этому поспособствовал те жуткие твари. Меня накрыло озарение, и я схватилась за собственную шею. Боялась наткнуться на плотный слой повязки или грубые швы, но ничего не обнаружила. В углу комнаты стояло большое зеркало, и, путаясь в своем одеянии, рванула к нему.

Ясно помнила, как монстр вырвал кусок плоти из моего горла, а отражение уверяло, что на месте предполагаемого ранения безупречно гладкая кожа.

— Как такое возможно? — обернулась к Дану, но тот не торопился мне ничего объяснять. И что-то подсказывало, что он вообще не собирается это делать. — Ты наконец скажешь, что происходит? Почему тебя хотят убить? Что за жуткое создание напало на меня?

— Не все сразу, Ри-ри, — ограничился короткой репликой, и оглядел мои колени, выглядывающие из-под небрежно запахнутого пледа: — Для начала тебе не мешало бы одеться, — скрылся за дверью, как потом выяснилось, ванной и вернулся уже с белым махровым халатом.

— А где мое платье? — я бы предпочла одеться в «свое».

— В мусорном баке, — безмятежно ответил. Хотела возмутиться, но потом подумала, что выброшенное платье сейчас не такая важная проблема. — Оно было все