Мы, конечно, жизни нашей без женщин не мыслим, равно как и без смеха детей. Имея за плечами печальный опыт ХХ столетия, мы не согласимся с идеей Федорова о том, что человечество должно стать единым. Но вот что мы разделяем полностью — так это мысль Федорова о «превращении Солнечной системы в хозяйственную» силу, о космической экспансии человека и его превращению в высшую расу.

Признав внутреннюю направленность природной эволюции ко все большему усложнению и, наконец, к появлению сознания, Федоров приходит к дерзновенной мысли: всеобщим познанием и трудом человечество призвано овладеть стихийными, слепыми силами вне и внутри себя, выйти в космос для его активного освоения и преображения, обрести новый, бессмертный космический статус бытия, причем в полном составе прежде живших поколений («имманентное воскрешение»). Сознательное управление эволюцией, высший идеал одухотворения мира раскрывается у Федорова в последовательной цепочке задач: это регуляция «метеорических», космических явлений; превращение стихийно-разрушительного хода природных сил в сознательно направленный; создание нового типа организации общества — «психократии» на основе сыновнего, родственного сознания; работа над преодолением смерти, преобразованием физической природы человека; бесконечное творчество бессмертной жизни во Вселенной. Для исполнения этой грандиозной цели русский мыслитель призывает ко всеобщему познанию, опыту и труду в пределах реального мира, реальных средств и возможностей при уверенной предпосылке, что эти пределы будут постепенно расширяться, доходя до того, что пока кажется еще нереальным и чудесным.

Обратите внимание, все это сформулировано за десятилетия до Циолковского, до евгеники Гальтона, до Ницше с его печально известной идеей «сверхчеловека»!

«Ни в одном из идеалов, которые до сих пор выдвигало человечество как свою высшую цель, не призывались действительно все до одного на единое дело, касающееся всех, и не только живущих, но и всех умерших, и всех тех, кому жить, и, наконец, всего в мире, всей природы и далее всей Вселенной. Необычно важна для русского мыслителя и идея истинного коллективизма («Жить со всеми и для всех»), направленного на общего врага всех без исключения: смерть, разрушительные стихийные силы; тут кроется источник его безграничного оптимизма: все, одушевленные высшей целью, касающейся конкретно каждого, могут невероятно много, фактически всё.» — читаем мы на сайте (http://lib.userline.ru/1314?page=1).

«Федоров называл свое учение активным христианством, и его главный замах — делать религию, по Христову завету: «Верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит» (Ин. 14:12). А дела эти, как мы помним, обнимали весь круг власти над смертоносными силами: смирение стихий, исцеление больных, воскрешение. Человек, созданный по образу и подобию Божию, призван осознать себя активным орудием осуществления воли Божией в мире, стать соработником Творцу в реализации Его основных, метафизических обетований: истребления «последнего врага» — смерти, преображенного восстания прежде живших, нравственного очищения от скверны прежних преступлений и грехов, творческого претворения мира…»

Федоров оказался первым истинно и искренне верующим человеком, кто смело и открыто пересек застарелый рубикон, со времен Джордано Бруно разделявший христианство и науку. Рубикон, многим казавшийся непреодолимой пропастью. Духовность, религия должны принять, наконец, науку. Всю науку, до конца. Без каких-либо исключений. Но и наука должна впитать в себя моральные токи, хранителями которых до сих пор выступала именно религия.

С 1874 года Федоров — библиотекарь в читальном зале библиотеки Московского публичного и Румянцевского музея (ныне библиотека им. Ленина). В этой должности Федоров проработал более четверти века. Страстный библиограф и книголюб, Федоров, по свидетельству многих, знал на память (!) содержание практически всех имеющихся в библиотеке книг и их место на полках. Обладал огромной эрудицией в самых различных областях знаний. Читателям любой профессии наряду с книгами, которые они заказывали, он советовал, выдавал и другие пособия, где те всегда находили ценную и богатую информацию по своим вопросам. Федоров вел подвижнический образ жизни, всецело посвятив себя служению обществу, работая по 18-20 часов в сутки. Получая небольшое жалование, он всегда отказывался от его повышения и значительную часть своих денег ежемесячно раздавал. Как об «истинно святом» отзывался о нем Лев Толстой. В скромной квартире Федорова и в «каталожной» Румянцевской библиотеки, где он служил, часто бывали Л.Н. Толстой, А.А. Фет, Вл. C. Соловьев, Ф. Буслаев, художники В. Верещагин, Л. Пастернак. Последний тайком от Федорова написал его портрет, так как философ из скромности не хотел ни позировать художнику, ни фотографироваться. Славу и популярность он считал бесстыдством. Статьи свои Федоров всегда печатал под псевдонимом. Главный труд Федорова, «Философия общего дела», напечатали уже после смерти философа два его друга и последователя, В. Кожевников и Н. Петерсон в 1906.

Великий энциклопедист, Федоров прекрасно знал, конечно же, труды замечательного русского мыслителя XVIII века А.Н Радищева (1749-1802), «…который задолго до Дарвина и Дана был движим в своих размышлениях о судьбе и предназначении человека глубинными эволюционными интуициями и приходил при этом к новым, смелым выводам. Откроем основное философское произведение Радищева «О человеке, его смертности и бессмертии» (1792). Для него человек — верхняя ступень лестницы постепенного совершенствования природных существ. В нем все стихии и возможности природы сошлись вместе, чтобы создать ее венец. Человек отличается от всех прочих природных существ прежде всего творческим характером своей природы, тем, что он сам себя создает, начиная с первого акта своей самодеятельности — когда принимает вертикальное положение. Само несовершенство его физической организации становится мощнейшим побуждением к развитию. Глубоко прочувствовав и выразив восходящий характер эволюции от низших ко все более высоким формам, русский мыслитель исторгает из себя замечательный риторический вопрос, которому никогда не дает иссякнуть человеческое сердце: «Но неужели человек есть конец творению? Ужели сия удивления достойная постепенность, дошедшая до него, прерывается, останавливается, ничтожествует? Невозможно!..». И такие обретенные человеком уникальные, высшие свойства, как разум, духовность, сердечность, большей частью поглощаясь низменной борьбой за материальные условия жизни, не достигают ни настоящего развития, ни полного истинного применения.»

Новый грандиозный синтез наук, к которому призывал Федоров, должен быть осуществлен в космическом масштабе и быть прежде всего преобразовательно-деятельным: в нем практика (знание, доказанное «опытами в естественном размере», всеобщей регуляцией) сам достигнутый несомненный результат труда становится высшим критерием истины. Лаборатории ученых — а исследователями делаются все — распахиваются на всю природу, углубляются в самого человека, его «физику» и психику, в тайны смерти и зла.

«Во всеобщую космическую науку о жизни, науку о человеке в том числе, входят все науки, ибо жизнь — единая целостность, в которой все взаимосвязано. Жизнь человека затухает, по меньшей мере, по двум рядам причин: внешним (стихийность среды, ее разрушительный характер, чему не может противостоять недостаточная, говоря современным научным языком, информационная емкость человеческого организма. То есть, недостаток знания и умения, который, по мысли Федорова, может быть преодолен всеобщим познанием, трудом, регуляцией природы) и внутренним (сама материальная организация человека оказывается неспособной к бесконечному самообновлению, не есть совершенно открытая система, тут необходима всеобъемлющая психофизиологическая регуляция).