Окончивший семинарию с отличным аттестатом и специальной карточкой «за очень хорошие успехи в учении и примерное поведение», Исидор Незнайко воспоминал: «По окончанию изучения японского языка я, как стипендиат Штаба Заамурского округа, обязан был служить только в Штабе округа и находиться в его распоряжении 6 лет. После возвращения в Харбин штаб округа откомандировал меня в качестве переводчика японского языка в распоряжение генерал-майора Добронравова, высочайше командированного в Маньчжурию для сооружения памятников русским воинам, павшим в Русско-японскую войну 1904—05 гг. Штаб-квартира генерала Добронравова находилась в городе Мукдене, но я больше всего находился в Дайрене и Порт-Артуре, где производились работы по сооружению памятников и приведению в порядок русских кладбищ и перевозке из разных отдаленных районов прахов русских воинов.

Зимой 1912 года по окончании работ возвратился в Харбин в Штаб округа и был назначен на должность переводчика при Штабе округа одновременно совмещая обязанности преподавателя японского языка в Школе местных языков при Штабе округа.

В июле 1914 года был призван на военную службу и назначен в 1-й Заамурский конный полк, а затем был переведен в Штаб округа для исполнения обязанностей переводчика.

В 1915 году, в мае, был назначен переводчиком Гарнизона на станции Куаньченцзы (рядом с Чаньчунем). В 1916 году был откомандирован в Российское Генеральное Консульство в городе Мукдене (при Генконсуле Колоколове) и исполнял обязанности драгомана и делопроизводителя Консульства».

В архиве Незнайко сохранились документы о назначении молодого переводчика в 9-й конный казачий полк и удостоверение российского консула С. Колоколова о том, что «Исидор Яковлевич Незнайко, состоя на службе, отличался прекрасным усердием к исполнению своих обязанностей, знанием дела и отличным поведением». С другого места службы—из 563-й пешей Саратовской дружины — было получено похожее удостоверение в том, что И.Я. Незнайко исполнял «возлагаемыя на него поручения с отличающей его старательностью, точностью и добросовестностью, проявляя во всех случаях (по отзывам японцев) прекрасное знание японского языка. Знает он так же хорошо и китайский язык. Ввиду его исполнительности, безукоризненного поведения, умения изъясняться на двух языках, а также ввиду его воспитанности и умения держать себя, он, Незнайко, является очень ценным и полезным служащим».

Незаурядные способности к языкам и «умение держать себя» всегда обращали внимание окружающих на И. Незнайко. Хорошо знавший семинаристов еще по Токио, не раз принимавший у них экзамены профессор Д.М. Позднеев, выполнявший в 1926 году в Маньчжурии поручения уже советской военной разведки, писал о коллеге: «В отношении японского языка дело поставлено еще слабее. На всю КВЖД имеется один работник Незнайко, который в постоянном разгоне и теперь давно уже отсутствует из переводческой комнаты, так как связан все время с Мукденскими конференциями»[155].

Сам Исидор Яковлевич в своей автобиографии относит начало работы в разведке к советскому периоду: «В 1918 году перед закрытием Консульства возвратился в Куаньченцзы и был назначен на должность Старшего переводчика Охранной Стражи КВЖД при гарнизоне в Куаньченцзы. Одновременно работал некоторое время в паспортном пропускном пункте по назначению К.Г.[156]от Иркутского военного округа (правительства Колчака —А.К.), а затем постарался проникнуть в Комендантское управление (при коменданте станции). Занимался тайной информацией о японцах и их передвижению в Сибирь, работа была довольно опасная, приходилось необходимые записи условно делать на спичечных коробках. А затем расшифровывать и делать дома сводки донесений». Не исключено также, что, составляя свою автобиографию на допросе в Смерше, Незнайко сознательно скрыл факт своей работы на царскую разведку, догадываясь, что его друзья-соученики по семинарии поплатились за это жизнью.

Наоборот, Исидор Незнайко старательно выделяет в автобиографии тему свой преданности родине, упоминая при этом весьма любопытные исторические факты. Например: «В 1919 году... принимал участие в протесте и задержании служащими станции двух товарных вагонов (японского командования), погруженных белобандитом Семеновым в Чите русским золотом и увозимых японцами под видом урн (прахов) японских воинов. Однако все мы, не имея реальной силы, не могли осуществить нашего справедливого протеста, против нас были выставлены пулеметы, вместо сбежавшего нашего машиниста паровоза японцы посадили своего, и вагоны с русским золотом на наших глазах полным ходом были увезены в Чаньчунь для перегрузки в японские вагоны. Мы не могли ничего сделать, как только составить акт об увозе золота, что и было сделано в то время начальником ст. Куаньченцзы тов. Суббота в присутствии коменданта станции подполковника Толстокулакова и др.».

То, что судьба товарищей была ему известна, подтверждается полным отсутствием упоминаний о них в известных нам документах. Мы помним, что разведчик В. Ощепков в 1924 году жил у И. Незнайко в его доме в Харбине на Стрелковой улице. А Владимир Плешаков на предсмертном допросе в НКВД в октябре 1937 году называет Незнайко «сотрудником японской полиции» в Харбине и упоминает о своей связи с ним[157]. К сожалению, такой предрасстрельный оговор был обычной практикой в те страшные годы, но, с другой стороны, во всех виденных мною документах, протоколах допросов бывшие семинаристы всегда «валили» на того, кто был вне досягаемости палачей из НКВД: Трофим Юр-кевич — на друга детства Василия Ощепкова, уже погибшего к тому времени в Бутырской тюрьме, а Владимир Плешаков на Исидора Незнайко, находившегося на территории Китая.

В сопроводительных материалах к документам БРЭМ на Незнайко особо отмечено, что ряд их, «в том числе касающиеся работы И.Я. Незнайко в Маньчжурии в 1945—1954 гг., содержат агентурные сведения, донесения, ФИО офицеров контрразведки министерства государственной безопасности» и «выдаче не подлежат». А всего «заявителю не может быть отправлено больше 10% от дела». Так что о второй, тайной жизни воспитанника Николая Японского в Маньчжурии мы тоже знаем далеко не все и узнаем еще очень не скоро.

К счастью, нам уже довольно много известно о жизни Исидора Незнайко явной, но не менее, чем его секретная деятельность, достойной уважения и изучения. С 1920 и до 1935 года, то есть до передачи Китайско-Восточной железной дороги японской администрации, Незнайко служил старшим переводчиком японского языка при управлении КВЖД. И при белых, и при красных он был попросту незаменим, снова и снова совмещая функции переводчика и разведчика. «За время службы исполнял переводы на всех конференциях, всегда сопровождал Управляющих и представителей Правления при их поездках на юг и в Японию. Принимал участие при переговорах Генконсула СССР в Харбине М.М. Славуцкого с японскими военными и гражданскими представителями. За свою работу заслужил внимание и уважение.