– В каком смысле? – изумился Федя.

– Фантом, – морщась, сказал Озеров. – Призрак оперы. Мираж. Лошадиная голова, рога и копыта.

– Сам Вельзевул наведался?!

– Она так говорит. То ли ей со страху показалось, то ли дело еще в чем-то…

– В чем еще может быть дело, Максим Викторович?! Он ей наверняка дал какой-нибудь галлюциногенный препарат. Вот и померещилось.

– Федя, препарат препаратом, но она же его видела! Видела еще до того, как он заставил ее пить!

– Скорее всего, она просто ничего не помнит! Помнит только свои галлюцинации. Это свойство мозга, называется компенсаторные реакции.

– Так твой папаша говорит? Или мамаша?

– Оба, – быстро сказал Федя Величковский и, подумав, спросил осторожно: – А точно она не сама отравилась и дом подожгла?.. От несчастной любви и общей нервности организма?

– Точно, Федя. Я сразу забеспокоился, потому что на дорожке были следы. Совершенно явные, отчетливые!.. Я еще подумал, что она несколько раз туда-сюда ходила, и удивился, куда она могла ходить. Егор все дорожки у нее расчистил, и следы были хорошо видны. Помнишь, какой вчера снег валил? Их минут через двадцать засыпало бы, и дом бы уже горел вовсю, мы даже подойти не смогли бы, какие там следы!.. Этот мираж и призрак оперы очень расчетливый и опасный человек, говорю тебе!..

– И кто из наших героев тянет на расчетливого и опасного? – спросил Федя. – Хоть один кто-то тянет?..

Им принесли чай и еду, и некоторое время они молчали. Федя, сидя на полу и поставив перед собой тарелки, поедал сыр с хлебом, а Максим с наслаждением тянул чай. Обезболивающее – «больничный препарат, без дураков» – сделало свое дело. Озерову было легко дышать, легко сидеть, и даже в сон клонило.

Сейчас бы напиться чаю, перебраться потихонечку на диван, приткнуться на подушку, потянуть на себя плед, включить телевизор, чтоб бубнил, заснуть моментально и не просыпаться до самого вечера.

Не разжимая челюстей, он зевнул.

Спать нельзя. Нужно съездить на пожарище и попробовать поискать там следы. Какие следы? Как искать? Непонятно, непонятно. Но надо ехать и искать.

Еще нужно поехать в театр и попытаться разобраться, кто подкинул в Лялин кабинет ключи и как это было сделано. У кого второй ключ от ее кабинета и есть ли такой в принципе?..

Нужно попытаться понять – действует один человек, «лишенный воображения» до такой степени, что решился на преступление, согласно Агате Кристи, которую цитировал Федька, или несколько человек? И все, что происходит в театре, – результат дьявольского плана или набор случайных событий? Как это можно выяснить? И можно ли вообще?

Федя налил ему еще чаю, положил лимон и сахар, даже ложкой покрутил – вот как старался!..

– Слушайте, шеф, – начал он, поставив перед Максимом чашку. – Вот что пришло мне в голову: Верховенцева отравили, так?..

Озеров кивнул.

– Лялю, получается, отравили тоже. Так?

Озеров опять кивнул.

Федя уселся на пол и вновь посмотрел на него в перевернутый бинокль.

– Как бы узнать, каким ядом отравили Верховенцева? Если таким же отравили и Лялю, значит, это точно дело рук одного и того же человека!

– Как мы это узнаем?

Федя пожал широченными плечами.

– Вот именно. Теоретически еще можно выяснить, что именно подлили режиссеру, а чем поили Лялю, уж точно невозможно! Уголовное дело заводить никто не станет, – заявил Озеров.

– Как?! Почему?!

– Да мы с Егором сходили в отделение! Утром сегодня. Нам там все популярно объяснили.

– И что вам объяснили?

– Ну как что, Федь? – Озеров все-таки перебрался на диван. Он полежит минут десять, встанет и поедет разбираться. Всего десять минут! – Пожары в старых домах – история частая и некриминальная. Хозяйка заснула, может, выпила лишнего, на столе свечка опрокинулась, подожгла скатерть, потом занавески загорелись!.. Чего вы от нас хотите-то? Слава богу, дом не сгорел, потушили, молодцы, мужики. Пусть хозяйка вам пузырь выставит – за расторопность и находчивость.

Он осторожно, стараясь не тревожить обожженную кожу, по одной вытянул ноги и прикрыл глаза.

Всего десять минут.

– Я думаю, – пробормотал он, – что поджигатель на такую реакцию и рассчитывал… Никто не станет разбираться… Ну, загорелся дом, и что?.. Всякое бывает…

И уснул на полуслове.

Федя вздохнул, доел сыр с хлебом и допил чай. Потом принес из спальни покрывало – у Озерова номер был шикарный, двухкомнатный! – и укрыл начальника. Тот даже не пошевелился, как будто находился в обмороке.

– Тут ведь какая фишка, Максим Викторович, – сказал Федя спящему начальнику. – Тут такая фишка, или этот ваш Вельзевул совсем без башки, или, напротив, настолько умный, что не нам с ним тягаться!.. Вот скажите мне, Максим Викторович, дорогой, зачем он Лялю-то хотел спалить? Исходя из каких соображений? Из личной неприязни, что ли? Или, может, он пироман? Любит все поджигать?

Федя походил по комнате. Максим спал.

– Молчите? То-то и оно, что нечего сказать. Ну, ключи от сейфа подкинуть – еще понятно зачем. Чтобы на нее навести, она, мол, директорские деньги свистнула. Хорошо, допустим. А жечь ее зачем? Да еще заживо?! – Тут его передернуло. – Или она в чем-то замешана? Или что-то видела? Или…

У всех преступлений в мире есть, как известно, всего три мотива: любовь, она же ненависть и страсть; деньги, туда же наследство, подложные векселя и всякое такое; и попытка скрыть предыдущее ужасное преступление.

К какому из перечисленных мотивов относится попытка убийства Ляли Вершининой?.. Любовь и страсть – нет, не годится! Это у Ляли любовь и страсть к местному… тенору.

Бабушка рассказывала, что в пятидесятые годы в Москве все почему-то сходили с ума по тенорам. Теноры были кумирами целого поколения девушек!.. Девушки караулили теноров у театральных подъездов и у дверей квартир, забрасывали их букетами, падали в обморок, если тенор случайно взглядывал на одну из них, и визжали на премьерах. Куда там нынешним кумирам, которые все на популярность жалуются, говорила бабушка, усмехаясь. В наше время тенор по улице не мог пройти, его или на руках несли, или обращали в бегство! Бывало, тенор от поклонниц в милицейский «стакан» заскакивал и запирался в нем – были такие стеклянные милицейские будки на высоком основании, их «стаканами» называли!

Почему-то артист Роман Земсков представлялся Феде именно таким тенором. Вот он несется по улице Рождественской, а за ним следом летит целая толпа восторженных девиц!.. Значит, любовь ни при чем – Ляля не пыталась убить тенора за то, что он ее бросил, ее саму пытались убить неизвестно за что. Деньги? Какие у Ляли могут быть деньги?..

– Деньги, – вслух произнес Федя Величковский, спохватился и посмотрел на спящего шефа. Тот даже не пошевелился. – Деньги!..