Шарлотта кивнула. Теперь для детей начинается новая жизнь, и им придется к ней привыкнуть. Жена Шелби возьмет их к себе, а когда они немного оправятся, то отправятся домой, на север. Деньги от герцога поступят через несколько дней, а это значит, что у нее есть достаточно времени, чтобы прийти в себя и подготовить детей.

Хотя Шарлотта прекрасно понимала, насколько необходима ее деятельность, она про себя молилась, чтобы следующая поездка оказалась последней, и молилась, чтобы завершилась чем-нибудь более полезным, чем отправка невиновного человека на смерть.

Задержание Гейбриела властями обернулось для него неделями, а затем и месяцами допросов. Его увезли в сельский дом в провинции, где условия были лучше, чем во французской тюрьме, но хотя его не подвергали пыткам, ему так и не позволили связаться с семьей. Что до Шарлотты, то ее образ неотвязно преследовал его, и ситуация не изменилась, даже когда зима стала плавно переходить в весну.

Остатки оптимизма Гейбриела испарялись с каждым днем заключения, как вдруг он получил письмо от Линфорда. Линфорд писал, что употребит все свое влияние и постарается уберечь его от бесчестья. Какого бесчестья? – подумал Гейбриел. Суда? Смерти через повешение? Пожизненного заключения?

В конце концов, все же допросы начались, но при этом допрашивающие подвергали сомнению каждое произнесенное им слово. Они так извращали его ответы, что даже сам Гейбриел временами был сбит с толку. Свою ярость он изливал в одиночестве, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие и невозмутимость во время допросов.

– Меня завербовал Веллингтон, и я отправлял информацию его старшему помощнику.

– Да, мы знаем. – Агенты переглянулись. – Скажите, вы сможете узнать людей, с которыми встречались?

– Думаю, да.

– Наверняка вы вели дневник, делали другие записи.

– Конечно же, нет. Если я и записывал что-либо, то использовал шифр, который сам разработал. Но и эти записи я уничтожил, как только необходимость в них отпала.

– Вам платили за информацию?

– Нет. – По настоянию допрашивающих Гейбриел подробно описал события последней ночи.

Когда он вошел в таверну, то увидел, что его люди схвачены. Разумеется, он отрицал все обвинения в шпионаже и отказался назвать имена сообщников. Затем пожар уничтожил все улики и доказательства.

На следующий день у него был самый запомнившийся посетитель.

– Семеро погибших по твоей вине, сукин ты сын! – Мужчина, представившийся как Донкастер, велел усадить Гейбриела на стул в центре комнаты и стал ходить кругами вокруг него, осыпая проклятиями и обвинениями, всячески понося его. Все это действо завершилось воплем:

– Признайся, что ты гнусный предатель!

Гейбриел ничего не ответил, ожидая, что, обвинитель вытащит нож и прямо сейчас положит конец его существованию, но Донкастер ограничился тем, что, нагнувшись, заглянул ему в глаза.

– Ничтожество, жалкий аристократический выродок! Ты только берешь, и даже когда пытаешься что-то вернуть, оказываешься дерьмом. За одно это ты заслуживаешь смерть.

Речь явно выдавала в говорившем француза.

– Звезды он изучает! – На лице мужчины было написано столько же презрения, сколько звучало в его словах. – Бесполезная растрата жизни – вот что это.

У Гейбриела был свой ответ на это, но он очень сомневался, что его захотят выслушать.

– Жизнь будет выжата из тебя, милорд, и ты будешь валяться у меня в ногах, вымаливая милосердие, а потом молить о смерти. Я позабочусь об этом, обещаю тебе.

В этом Гейбриел не сомневался: после этой встречи ему стали сниться всевозможные вариации на эту тему. Иногда за его смертью вся семья наблюдала со слезами на глазах, а иногда они приветствовали ее радостными криками. Однажды присутствовала Шарлотта, и ее любопытный взгляд был последним, что он видел в этой жизни.

Пару раз Гейбриел пробуждался во тьме, уверенный, что он уже умер, и часто ему хотелось, чтобы так оно и было.

Допросы продолжались на протяжении всего периода после его задержания, и Гейбриел рассказал своим мучителям все, что пережил сам. Но предусмотрительно не упомянул историю, переданную ему Шарлоттой, в которой говорилось, что его собирались увезти в Париж, чтобы предложить взятку.

Так продолжалось день за днем, и потом дни превращались в недели. За все это время его ни разу не спросили, как ему удалось бежать и попасть на «Дипломат». Известно ли им что-нибудь о Шарлотте? Или им приказали не спрашивать об этом, не задавать лишних вопросов? Все это было очень странно.

Однажды утром, когда туман еще стелился по земле, Гейбриела довольно грубо разбудили, приказали одеться и поспешно посадили в экипаж, но не сообщили, что его ждет.

Последней его надеждой оставалось расплывчатое заверение, содержавшееся в письме брата, что у него еще оставался шанс обмануть смерть. Однако, похоже, злобное сопротивление какого-то неназванного человека обесценивало все усилия Линфорда.

Путешествие из Суссекса в Лондон заняло лишь часть дня, тогда как Гейбриелу хотелось растянуть время, прежде чем он вновь окажется в четырех стенах. И не только из-за неизвестности относительно того, что его ждет. Весна напомнила ему о том, что он больше всего ценил в этой жизни: о земле, об «очаровании объятий природы», как поэтически написала в стихотворении его золовка. Обещание жизни, которое приносит с собой каждая весна.

Гейбриел сконцентрировал взгляд на двух птичках, гонявшихся за третьей, изо всех сил стараясь не думать ни о чем другом.

В Лондоне место его заключения оказалось столь же уютным, как и номер в обычной гостинице. Гейбриел из окна наблюдал, как торговцы снуют по улице; он думал о том, хорошо ли Шарлотта устроила детей, когда звон ключей в руках надзирателя подсказал ему, что к нему явился посетитель.

Гейбриел встал спиной к окну – это давало ему дополнительное преимущество. Он мог ясно разглядеть гостя, тогда как тот видел лишь темный силуэт на фоне окна.

Посетителем оказался его брат, герцог Мерион.

Какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга. Неужели он так же сильно постарел, как его брат? – невольно подумал Гейбриел. В волосах Линфорда поблескивало серебро, под глазами появились темные круги, хотя в остальном он выглядел таким же крепким, каким был всегда. Похоже, новые обязанности в палате лордов не мешали его ежедневным прогулкам верхом и занятиям фехтованием.

– Я счастлив видеть тебя. Жаль только, что это происходит в тюрьме…

Линфорд подошел к нему и заключил в братские объятия, столь же неожиданные, сколь и теплые.

– Мне действительно жаль, – повторил Гейбриел.

– Не сомневаюсь, что ты о многом сожалеешь и о многом тебе еще придется пожалеть. – Линфорд отступил на шаг, словно это проявление братской любви мгновенно остудило его.