— Тем более! Если так, то какой он, к черту, командующий войсками ПВО округа, если не в курсе, что на подотчетных территориях творится.

— Ты у меня спрашиваешь? — невинно осведомился Турецкий. — На этот вопрос я тебе вряд ли отвечу, особенно вот так — без подготовки.

— Ладно, только подожди секундочку, подпишу я тебе твою цедулю.

Генерал-полковник вызвал своего секретаря и попросил пригласить к нему военного следователя — майора юстиции Анатолия Пиявкина. Тот явился незамедлительно.

— Знакомьтесь! Александр Борисович Турецкий, старший помощник генерального прокурора. А это Анатолий Яковлевич Пиявкин, наш следователь. Ты, Турецкий, введи его в курс дела, а лучше всего включи в свою группу, мы это все оформим. Анатолий, дела предстоят серьезные, Александру Борисовичу надо генерал-майора Красникова и его подчиненных допросить. Так ты ему всяческое вспоможение в этом окажи, а то генералы у нас пошли застенчивые — на вопросы Генеральной прокуратуры отвечать отказываются…

Следователь прокуратуры Центрального района Сергей Михайлович Болтаев отправился в Пироговскую больницу сразу после звонка Рюрика Елагина. Он жаждал взять реванш за совершенно недопустимую ошибку родной конторы. Ну надо же — в кои веки к ним самостоятельно пришел столь важный свидетель с заявлением, а они его не выслушали и даже заявление к делу не подшили. А теперь этот свидетель напрямую с Генеральной прокуратурой пообщался — и тут же умер. Опытному следователю вовсе не хотелось верить в случайности и совпадения и очень хотелось отличиться.

Рюрик Елагин не мог нарадоваться на коллегу. «Вот бы такое рвение — да в мирное время, а не когда начальство по башке настучало!» — ехидно думал он, но внешне своего ехидства никак не проявлял, наоборот, помогал чем мог и страховал — без особого нажима.

Результаты экспертизы при таком патронате были готовы в самые рекордные сроки.

Ефим Борисович Рафальский, вне всякого сомнения, умер не собственной смертью. Смерть наступила в результате асфиксии, то есть удушения — предположительно больничной подушкой.

Зачитав результаты экспертизы, Болтаев и Елагин отправились пить кофе в соседнее кафе. Рюрик Елагин не начинал разговор первым, да и что тут было говорить, в чем упрекать? Сначала районная прокуратура, а потом и Генеральная упустили важнейшего свидетеля. Правда, на ведомстве Рюрика мера вины была больше — сослуживцы Болтаева упустили Рафальского хотя бы живым…

— Рюрик Иванович! Ну и как поступим в данном случае?

— Что за вопрос, коллега! Будем возбуждать дело по всем уголовно-процессуальным нормам. Убийство…

— Дело к себе заберете?

«Вот что его беспокоит», — догадался Рюрик, а вслух спросил:

— А что? Боитесь лишний «висяк» на себя взять?

— Нет, что вы, Рюрик Иванович! Наоборот, хотел просить вас оставить это дело в нашей компетенции… — заискивающе откликнулся Сергей Михайлович.

— Давайте поступим следующим образом. Погибший Ефим Борисович Рафальский проходил свидетелем по делу, которое находится на расследовании у нас. Судя по всему, дела следует объединить… Но раз вы, Сергей Михайлович, настаиваете, то приступайте к расследованию, однако не забывайте докладывать по ходу — Турецкому, ну или хотя бы мне. Ну и парочка наших ребят-оперативников в вашу группу войдут, не подумайте, не в качестве контролеров-ревизоров, а просто они уже в курсе дела и им проще будет приступить.

— Конечно, Рюрик Иванович, конечно, о чем может быть речь! А можно в таком случае мне ознакомиться с протоколом допроса Рафальского?

— Разумеется, подъезжайте к нам, читайте внимательно. И настоятельно рекомендую — сегодня же допросить супругу Рафальского, потому что такая оперативность убийцы меня крайне изумляет. Рафальский был доставлен в больницу без сознания и прямо из моего кабинета, супруге мы, конечно, отзвонились. Но откуда-то убийца узнал, что Рафальский в больнице — и именно в Пироговке.

Для расследования обстоятельств дела убийства Рафальского Турецкий на время пожертвовал из своей группы Галиной Романовой и Володей Яковлевым, однако велел и Рюрику в любом случае не выпускать это дело из-под контроля и постоянно докладывать.

А вот результаты судмедэкспертизы по убийству Голобродского не принесли ничего нового. Да, причиной смерти послужил удар холодным оружием с близкого расстояния: похоже на то, что работал профессионал, настолько точен был удар в сердце, повлекший его моментальную остановку. Орудие убийства не найдено.

Свидетельские показания довольно расплывчаты. Как-то так получилось, что преступник сумел не броситься в глаза никому из довольно большого количества людей, находившихся на пощади. Да, многие запомнили Голобродского, его эмоциональную обличающую речь, помнили телевизионщиков. Зевак толком не вспомнил никто. Был, правда, в непосредственной близости от Голобродского в момент его гибели один оператор, о котором ни Андрюшина, ни Пчелицын, ни другие их коллеги не смогли сказать ничего вразумительного: ни с какого канала, ни кого из корреспондентов он сопровождал. Но и о внешности его конкретное что-то сказать никто не мог. Сошлись на том, что это был мужчина средних лет, одетый в темный кожаный пиджак и черную рубашку.

Усилиями оперативников был создан довольно приблизительный его фоторобот. Пришлось повозиться, поскольку в таких случаях расхождения в показаниях неизбежны. А тут еще, как на грех, многие люди были на площади семьями и дружескими компаниями. Подружек однозначно приходилось разводить, иначе они моментально начинали противоречить друг другу. Но труднее всего приходилось с детьми. По закону рядом с ними на составлении фоторобота обязаны присутствовать родители, и выгнать их нет никакой возможности. Под прессингом папы и мамы ребенок теряется и начинает городить чушь.

— Ты же говорил, что у него были большие уши!

— Да, большие были, огромные, — соглашается затюканный ребенок.

В итоге на экране монитора появляется «чебурашка» с ушами в пол-лица, ничего общего с преступником, разумеется, не имеющий. Приходилось идти на хитрость, приглашать свидетелей снова и снова, пока не появлялся усредненный рисунок, хотя бы отдаленно напоминающий лицо человека.

Впрочем, у незнакомца оказалась и особая примета. Семь из десяти свидетелей назвали небольшой шрам на щеке (правда, некоторые путались в показаниях — на левой или на правой щеке был этот самый шрам, но большинство утверждали, что все-таки на левой).

В конце концов в руках следствия был хоть и не юридический документ, но более или менее приблизительный рисунок, дающий зрительное представление о предполагаемом преступнике.

Светлана Перова с Рюриком Елагиным вели допросы очевидцев убийства Голобродского, а также вдвоем побеседовали с Силкиными, которые явились к ним в полном составе. Наиболее интересными им показались показания Зоси о ее кратковременной работе на Центральной аптечной базе.

— Понимаете, я пришла туда просто так, с улицы! И он меня сразу взял.