Урсула уронила вилку, и раздался мелодичный звон серебра по фарфору. Словно чтобы скрыть свое замешательство, она сказала:

– Вуди, налей мне, пожалуйста, еще кофе.

Он выполнил ее просьбу без единого слова. Он не мог припомнить, чтобы хоть раз видел ее сбитой с толку.

Она отпила кофе и сказала:

– Ради всего святого, зачем могло понадобиться Чарли, да и кому бы то ни было, чтобы Ольгу Пешкову приняли в Общество?

– Он хочет жениться на Дейзи.

– Вот как?

– И он боится, что его мать будет возражать.

– Это он правильно сообразил.

– Но он думает, что сможет ее уговорить…

– Если я впущу ее мать в Общество.

– Тогда, может быть, люди забудут, что ее отец был гангстером…

– Гангстером?

– Ну, или как минимум бутлегером.

– А, ты об этом, – небрежно сказала Урсула. – Да не в этом дело.

– Правда? – пришла очередь удивляться и Вуди. – А в чем же?

Урсула задумалась. Она молчала так долго, что Вуди даже подумал, не забыла ли она о нем. Наконец она сказала:

– В Ольгу Пешкову был влюблен твой отец.

– Иисусе!

– Не забывайся!

– Извини, бабушка, но ты так меня удивила…

– Они были помолвлены и собирались пожениться.

– Помолвлены? – повторил Вуди ошарашенно. Подумал минутку и сказал: – Наверное, я один во всем Буффало ничего об этом не знал.

Она улыбнулась ему.

– Иногда, и только у юных, встречается какая-то особая смесь мудрости с невинностью. Я хорошо помню, что таким был твой отец, и вижу, что ты тоже такой. Да, это известно всем в Буффало, хотя твоему поколению, несомненно, это так же скучно, как история древнего мира.

– И что же произошло? – сказал Вуди. – Я имею в виду, кто разорвал помолвку?

– Она, когда забеременела.

У Вуди упала челюсть.

– От папы? – ахнул он.

– Нет, от своего шофера, Льва Пешкова.

– Он был ее шофером? – потрясения следовали одно за другим. Вуди помолчал, стараясь переварить услышанное. – Боже мой, папа, должно быть, таким дураком себя чувствовал…

– Твой папа никогда не был дураком, – резко сказала Урсула. – Единственная глупость в его жизни – это когда он сделал Ольге предложение.

Вуди вспомнил о своем деле.

– Но все равно, бабушка, это же было ужас давно!

– Ужасно давно. Здесь нужно наречие, а не существительное. Но со здравым смыслом у тебя лучше, чем с грамматикой. Это действительно было очень давно.

Это звучало обнадеживающе.

– Так ты согласна?

– А как, по-твоему, будет себя чувствовать твой отец?

Вуди задумался. Пудрить мозги бабушке он не мог, она бы его в два счета вывела на чистую воду.

– А ему не все равно? – сказал он. – Вот если бы Ольга все время была рядом как постоянное напоминание об унизительном эпизоде его юности – тогда, я думаю, ему было бы неприятно.

– Ты верно думаешь.

– С другой стороны, он твердо убежден, что с окружающими всегда надо поступать справедливо. Он ненавидит несправедливость. И он не стал бы наказывать Дейзи за то, что совершила когда-то ее мать. И уж тем более не стал бы наказывать Чарли. Папа очень великодушен.

– Ты хочешь сказать, великодушнее, чем я, – заметила Урсула.

– Вовсе я этого не хочу сказать. Но, бабушка, я уверен, что если бы ты его спросила, то он бы не возражал против того, чтобы принять Ольгу в это общество.

– Согласна, – кивнула Урсула. – Но мне любопытно, понял ли ты, кому на самом деле принадлежит мысль обратиться с этой просьбой?

Вуди понял, куда она клонит.

– А, ты хочешь сказать, что это Дейзи уговорила Чарли? Я бы не удивился. Но разве это что-то меняет в этой истории?

– Пожалуй, нет.

– Так ты согласна?

– Я рада, что у моего внука доброе сердце, хоть и подозреваю, что этим пользуется хитрая и тщеславная девчонка.

Вуди улыбнулся.

– Бабушка, это значит «да»?

– Ты же понимаешь, что я не могу ничего обещать наверняка. Я выскажу это предложение комитету.

Предложения Урсулы все воспринимали как высочайшие повеления, но говорить этого Вуди не стал.

– Спасибо тебе. Ты очень добрая.

– А сейчас поцелуй меня и собирайся в церковь.

Вуди ретировался.

Он скоро забыл про Чарли и Дейзи. Сидя на скамье в соборе Святого Павла на Шелтон-сквер, он не слушал проповедь – речь шла о Ное и потопе, – а думал о Джоан Рузрок. Ее родители пришли в церковь, а она – нет. Действительно ли она появится на демонстрации? Если да, он пригласит ее на свидание. Но согласится ли она?

Он считал ее слишком умной, чтобы обращать внимание на разницу в возрасте. Она должна понимать, что с Вуди у нее больше общего, чем с тупицами вроде Виктора Диксона. А этот поцелуй! Вуди все еще трепетал, вспоминая его. А то, что она делала языком, – а другие девочки так делают? Ему хотелось попробовать снова, и как можно скорее.

Он думал, забегая вперед: если она согласится встречаться, будет ли это еще в сентябре? Он знал, что она должна была уехать в колледж Вассар в городе Пукипси. А он вернется в школу и не увидит ее до Рождества. Вассар был женский колледж, но должны же быть мужчины в Пукипси. Будет она с кем-нибудь встречаться? Он уже ревновал.

Выйдя из собора, он сказал родителям, что домой на ланч не пойдет, а направится на марш протеста.

– Молодец! – сказала мама. В юности она была редактором «Буффальского анархиста». Она повернулась к мужу. – Гас, тебе бы тоже стоило сходить…

– Профсоюз выдвинул обвинения, – сказал папа. – И я не могу высказывать свое мнение до судебного расследования, ты же понимаешь.

Мама снова повернулась к Вуди.

– Смотри только, чтобы тебя не избили бандиты Льва Пешкова.

Вуди вынул из багажника отцовского автомобиля свою фотокамеру. Это была «Лейка-III», такая маленькая, что можно было ее носить, надев ремешок на шею, а выдержка затвора у нее была в одну пятисотую секунды.

Он прошел несколько кварталов в сторону Ниагара-сквер, где должен был начаться марш. Лев Пешков пытался заставить городские власти запретить демонстрацию на том основании, что она приведет к насилию, но профсоюз настаивал, что акция будет носить мирный характер. По-видимому, в споре победил профсоюз, так как вокруг здания муниципалитета бесцельно бродили несколько сотен человек. Многие несли старательно расшитые знамена, красные флаги и транспаранты с надписью: «Нет – хозяйским громилам!» Вуди огляделся в поисках Джоан, но не увидел ее.