— Тогда мы с тобой вдвоем слетаем, поглядим, что да как. Заодно, если случай подвернется, попытаемся девушку освободить. Брат Сигизмунд хоть и не обычный фанатик, но в чародействе ничего особенного собой не представляет, о драгунах и говорить нечего. Главное, чтобы скопом не навалились… Среди всего отряда только волкодлак ротмистр был по-настоящему опасен. Ну, да это уже в прошлом. Сумеем врасплох застать, считай: победили. А еще лучше, если сможем умыкнуть девицу потихоньку…

— Говорят, труп оборотня сжечь надо, или кол осиновый в сердце вбить? Чтоб наверняка… — вспомнил Куница.

— Вот еще, время на него терять, — пренебрежительно отмахнулся Василий. — Улетать будем, прихвачу с собой голову Браницкого и брошу где-нибудь в трясине. Пускай оживает себе, если сможет. Безголовый, не опаснее пугала огородного будет. А вообще-то, братцы, пора бы и вам хоть что-то о себе рассказать. Я ведь Тарасу доверился только потому, что он сын Трофима Куницы и нужен мне, а о тебе — ученик чародея, вообще ничего не ведаю.

— А вот соберем сейчас побратима в дорогу, чтобы зря не тревожился, да время не терял, а там и побеседуем себе — задушевно, — ухмыльнулся Степан. — О жизни прошлой, нынешней и будущего веку…

— Аминь!

Набивной струг непринужденно скользил водной гладью, без труда преодолевая вялое течение Волчанки. Двое опытных рулевых, один на носу, второй — на корме, старательно удерживали малое судно ближе к берегу, где река была совсем сонная и задумчивая. Поэтому пяти парам дюжих гребцов, даже не выкладываясь, удавалось придавать стругу приличную скорость.

Сквозь пронизанную теплыми солнечными лучами, прозрачную толщу было заметно, как на глубине резвились огромные рыбины, иногда взмывающие к поверхности, пытаясь поймать зазевавшуюся муху или стрекозу. Но, крепко связанная, с плотно заткнутым ртом, лежавшая на дне челна между четвертой и третьей скамьей, девушка не могла всего этого видеть.

— Брат Сигизмунд, простите, что отрываю вас от важных раздумий, но не пора ли присмотреть место для ночлега? — поинтересовался у дремлющего на корме, тощего монаха, правящий передним кормилом, оголенный по пояс дюжий воин.

— Да, наверное, ты прав, десятник… — не открывая глаз, разморено, с сонной ленцой ответил тот. — Благодаря Господу, сегодня мы проделали хороший шмат пути, пора помолиться и отдохнуть. Что-то я совсем умаялся…

Вечернее солнце уже припекало не так жестоко, как днем и в предчувствии скорого отдыха, мужчины налегли на весла.

— Слышишь, Клёст, — шепнул на ухо своему сухопарому соседу толстомордый гребец со среднего ряда. Его выпученные глаза, потное и красное от натуги лицо могло бы вызвать сочувствие у самого жестокосердного палача. — Устал он. А что тогда мне говорить по этому поводу?

— Реже надо было чужих баб исповедовать, Колобок, вот и ходил бы себе дальше по холодку в сутане священника, а не потел в драгунской форм.

— Да, ты прав, брат. За грехи надо отвечать. И чем больше нагрешил — тем тяжелее искупление.

— Вот, вот… — засмеялся Клест. — Наверно, брат Сигизмунд поэтому и положил ведьмочку прямо возле твоих ног, чтоб ты глядел на нее и каялся, каялся…

— Тьфу, бесовское искушение… — Колобок и рад бы не глядеть на распростертую перед ним девушку, да куда денешься, если каждое движение весла надо начинать с наклона туловища вперед. И тогда глаза заядлого греховодника, самостоятельно обшаривали всю ее ладно скроенную фигурку. Изучив таким образом, за день, наизусть каждый изгиб молодого тела, услужливо обрисованного мягкой тканью. Особенно уделяя внимание сильно выпяченной вперед, из-за заломленных за спину рук, высокой груди девушки. Два соблазнительных, пухлых холмика больше чем наполовину выпирающих из небрежно расхристанного выреза рубашки. От этого зрелища не помогали даже плотно закрытые веки, потому что тогда воспаленное воображение рисовало перед сластолюбцем расстригой уж совершенно немыслимые картины.

— Брат Сигизмунд, — зная непреодолимую слабость товарища к женщинам, продолжал издеваться сухопарый Клест. — А правду говорят, что вся колдовская сила у женщин между ногами спрятана?

Дружный хохот дюжины мужчин и неожиданность вопроса вмиг согнали с монаха-иезуита сонную одурь. Он даже рассердился сперва. Но, понимая, что драгуны просто забавляются от усталости и скуки, изобразил на лице задумчивость, а потом степенно ответил:

— Я бы сказал иначе, сын мой. Церковь учит нас, что женщина есть сосуд греха. А поелику колдовство один из самых страшных смертных грехов, то, безусловно, оно находиться внутри ее тела.

— А я еще слыхивал, — присоединился к шутейному разговору десятник. — Будто чародейками могут быть только девицы. И если невинность колдуньи порушить, то все ее умение враз пропадает.

— Это зависит от того, сын мой, с чем придется столкнуться. Если непорочная девица заполучила ведьмовское умение от нежити, то — скорее всего, именно так и произойдет, как ты заметил. Но — ежели ее сила от дьявола, то лишение колдуньи девственности ничего не даст. Возможно, даже наоборот — еще больше усилит ее способности.

— С чего такая разница, брат Сигизмунд? — неподдельно удивился десятник. Сам не ожидая, что зацепил столь заковыристую тему.

Видя, что разговор взаправду заинтересовал весь отряд, инквизитор охотно начал просвещать темных вояк.

— Разница, сын мой, проистекает из способа посвящения будущей чародейки. Нежить, которая видит в людях всего лишь источник своей жизни, за обучение хочет получить от девицы в свое безраздельное повиновение только ее тело. Требует прибывать по первому зову, не иметь никаких иных забот или увлечений, кроме как служения своему учителю. Вот почему такие девы чаще всего уходят в пущу и живут вдали от людей. Совсем иначе происходит сговор чародейки с нечистью. Для слуг дьявола важнее всего в человеке душа, — вот они и стараются, поелику возможно, замарать ее так, чтоб уж потом не отыскать пути обратно. Поэтому, девушка, заключая сделку с бесом, в знак подчинения должна ему отдаться, сохраняя при этом свое девичество.

— Это как? — удивился самый младший из драгун, веснушчатый парень, лет двадцати. — Разве ж можно: и рыбку поймать, и это… рук не замочить?

— Можно. Для этого девица совершает с нечистым содомский грех.

Сосед парня, мужик постарше, видя, что тот все равно ничего не понял из объяснений монаха, негромко промолвил с похабной ухмылкой:

— Задницу бесу подставляет…

Такое простое объяснение молодой драгун понял, но по взгляду, которым наградил Ребекку, было видно, что с этой минуты репутация арестованной, да и всех остальных женщин, в его глазах, упала на самое дно.

— Так это… брат Сигизмунд, — облизывая губы, продолжил мысль иезуита неугомонный Колобок. — Может, имеет смысл прохудить сосуд? Если вся колдовская сила из него вытечет — значит чародейка из подозреваемой так себе — навроде знахарки? А коли нет — тогда доподлинно узнаем, что подозреваемая девка с нечистым знакомство водила. И нам — развлечение, и следствию помощь.