Посмотрев выше, можно увидеть высоко на горе церковь Христа, которая, со своими устремленными в небо шпилями и великолепными витражами, была бы вполне уместна где-нибудь в Англии. Глянув вниз, видишь длинные пролеты кривоватых каменных ступеней, ведущих в местный квартал: темные садки тесных улиц, переполненных крошечными магазинчиками, лавочками и храмами.

На расстоянии двух миль от Молла находится Аннадейл, площадка для крикета и поло. По выходным толпа благородных граждан рассаживается на складных стульях, чтобы посмотреть на мужчин, ловко управляющих пони на крутых поворотах под восторженные крики и стук копыт. Мы встретили леди Чэдуик и других дам ее круга — они называют себя Ссыльными — у «Пелити». Как бурра мем в своей группе, миссис Чэдуик восседала во главе покрытого льняной скатертью стола, уставленного тяжелым серебром и живыми цветами, и подзывала слуг одним властным щелчком пальцев. Фелисити была непривычно тиха, но выглядела совершенно очаровательно в своем слегка устаревшем, сшитом из розовой тафты платье с высоким воротником, которое она купила в «Суон & Эдгар». У нас даже были зонтики от солнца. Но, как можно догадаться, даже этого оказалось недостаточно, чтобы провести мемсаиб в широкополых тропических шлемах и накрахмаленных платьях. Может быть, они уловили исходящий от нас камфорный дух или уже признали Фелисити особой неисправимой и с труднообъяснимыми наклонностями. Я признана виновной уже в силу знакомства с ней. Тем не менее, соблюдая правила вежливости, все вокруг говорили о поло и крикете и фасонах из каталогов шестимесячной давности. Они поинтересовались, когда мы сможем вернуться в Калькутту, а мы замяли вопрос заранее сочиненной историей про больную служанку. Леди Чэдуик и ее приятельницы отбывают из Симлы в следующем месяце.

Мы с облегчением вернулись в наше маленькое дикое бунгало. В тот вечер Фелисити завернулась в свое любимое лавандовое сари, и мы, скинув туфли, уселись на веранде — послушать, как воркуют голуби, и посмотреть, как бриз играет в кроне нашего сандалового дерева. Легкая беседа замерла, когда на небе взошла луна, и мы, положив ноги повыше, расположились поудобнее, покуривая красивый бронзовый кальян Фелисити, снабженный мундштуком из черного дерева.

Сентябрь 1856

Бывают вечера, когда мы зажигаем лампу и усаживаемся на веранде с рукоделием — вяжем крючком или вышиваем декоративные наволочки для подушек. Туземные орнаменты великолепны в своей яркости, и я с удовольствием использую сочетание кораллового и бирюзового цветов в шали, которую вяжу. Яркие цвета хорошо дополняет золото. Моя пряжа из шерсти горных кашмирских козлят, мягкая и чувственная, окрашенная в сочные цвета, так подходит этому роскошному месту.

Фелисити здесь всем довольна: у нее есть наброски, благотворительная работа, пони и кальян, — а вот мне все больше и больше не по себе. И все из-за того, что скучаю по Кэти и каждый день думаю о том, что с нею сталось. Я посылала письма поварихе, но не получила никакого ответа. Когда вернусь в Англию — для стареющей англичанки это место не самое подходящее, — обязательно ее разыщу. Даже если бы ее не было уже в моих мыслях, чувственность этого места все равно напомнила бы мне о ней. Мужчины, блестящие испариной, женщины под тончайшими покрывалами, роскошный ландшафт — пышный, необузданный, плотский. Даже религия здесь, кажется, наполнена эротикой: в резных картинах индусов присутствуют изображения танцующих дев и беззаботных мужчин, соучастников блуда, а мусульмане заставляют каждого постоянно думать о сексе, держа женщин под паранджой за высокими стенами зенана.

Я с огромным облегчением отказалась от корсета и кринолина и поначалу чувствовала себя будто обнаженной, даже немного неряшливой, но легкость движений и радость свободного дыхания быстро заставили забыть о приличиях. Кринолины всегда воспринимались как глупая помеха, и я с радостью избавилась от них при первой же возможности. Теперь я одевалась в простые хлопковые платья, сократила количество нижнего белья, но не зашла настолько далеко, чтобы надеть сари… пока нет. А еще я просто не могу ходить босиком, даже по дому, большое разнообразие всяких ползучих тварей обескураживает меня. Впрочем, готова согласиться, что кожаные ботинки — немного чересчур для здешнего климата. Я остановилась на местных тапочках, сплетенных из джута.

Что касается Индии, то новизна впечатлений несколько стерлась, да и жажда приключений тоже пошла на убыль. Хотя все становится более знакомым, я чувствую, что это место слишком огромное, слишком древнее и слишком запутанное для меня, чтобы почувствовать себя его частью. Все равно что пытаться выхватить одно-единственное видение из непрерывно меняющегося калейдоскопа.

На этой неделе снова понадобится опахало.

1947

Как всегда улыбающаяся, Рашми в тот день еще и принесла гирлянду из ноготков, которую повесила на изголовье кровати.

— Что случилось?

— Это мала, на удачу Понимаете? Я делала пуджу для вас и господина.

Господи, снова.

— Спасибо, Рашми, но в этом нет необходимости.

— Не беспокойтесь, госпожа. Мала хорошо для Шивы.

— Отлично. Ладно, пусть так.

— Я знала другую белую женщину из Австралии. Она говорила, мала хорошо делает.

— Ладно.

— Вы знаете Австралию?

— Да.

— Красивая деревня в Англии.

— В Англии?

— Все белые люди там. Ооочень богатые, но в постели несчастные.

— Ладно. Спасибо за заботу.

— Для австралийской леди сделало хорошо.

— Для той, что в Англии?

— Да. — Она посмотрела на меня как на дурочку. — Теперь счастливая в постель. Вы тоже будете.

— Да, конечно.

Карри в тот вечер был какой-то бледно-розовый и густой от картошки, горошка и цветной капусты. Мясо опознанию не поддавалось. Мартин предположил, что это водяной буйвол. Устав убеждать его, что противостоять специям лучше йогуртом, а не водой, я добавила в красный карри целую миску райта, в результате чего чертова смесь приобрела цвет кожной сыпи. Блюдо стало напоминать желудочную микстуру, но остроту определенно потеряло. Мартин оценил после первой же ложки:

— Неплохо. Но по части перца ты наконец-то сравнялась с Хабибом.

— Наверно. У тебя новая курта?

С некоторых пор Мартин начал носить белые хлопчатобумажные туники, свободные и удобные. К тому же, по его словам, такая одежда помогала устанавливать более доверительные отношения с местными жителями. От западного костюма у него остались только габардиновые слаксы.

— Уокер показал дешевое место на лаккарском базаре. Он здесь так давно, что платит за все столько же, сколько и местные. — Мартин посмотрел на свою белую тунику. — Всего лишь тридцать центов!

— Ты только держись подальше от тех, кто носит ермолки и тюрбаны. Чтобы мусульмане не приняли тебя за индуса, и наоборот.