– Я вижу серебристую реку, текущую на запад, темные камыши и лодку, ожидающую тебя.

Адерин произнес эти слова, и перед ним действительно возникло видение, которое они рисовали вдвоем. Окутанная золотым солнечным светом, душа Нананны возникла в нем – бледное серебристое пламя, сначала мерцающее, потом растущее и окрепшее – совсем не похожая на человеческие души.

– Солнце и луна, светите ей! – выкрикнул Адерин. – Отведите ее в море света, любви и жизни!

Лодка скользила по реке, серебристое пламя пылало, душа Нананны исполнилась ожидания. Ему казалось, что он парит над нею на крыльях и видит, как впереди, в лучах заходящего солнца, их встречают другие, озаренные Светом. Душа Нананны легко взлетела, чтобы слиться с ними, и ярко вспыхнула, на миг ослепив его.

Моргая земными глазами и тряся головой, Адерин вернулся назад и увидел, что мертвое тело наставницы лежит перед ним на подушках.

– Все кончено, – сказал Адерин. – Она вернулась в свой настоящий дом.

В ответ трижды ударил барабан – три громовых удара раскатились по лагерю. Он услышал вопли, которые перешли в поминальный плач – стенания по умершей. Адерин ударил открытой ладонью по земле, завершив ритуал.

Все кончилось. Ее чистая душа не собиралась три дня бродить рядом с телом, она ушла легко и свободно. Адерин скрестил ее хрупкие руки на груди и закрыл ей глаза душа Нананньг не нуждалась больше в них, чтобы смотреть на мир.

– Надо сжечь ее тело, – сказал Адерин. – Или ваш народ сначала оплакивает своих мертвых?

Далландра посмотрела на него невидящим взглядом, потом запрокинула голову и завыла. Слезы потоком текли по ее лицу, а она голосила и голосила, выдирала себе волосы, расплетая косы в знак траура, раскачивалась из стороны в сторону так сильно, что Адерин обнял ее и крепко прижал к себе. Теперь она плакала, уткнувшись ему в плечо, всхлипывала горько, как ребенок, ее мягкие светлые волосы облаком окутывали его руки; а снаружи Народ пел поминальную песню, объединившись в своей скорби.

– Тихо, тихо, то был ее час.

Плач прекратился так же резко, как начался. Он видел, как она старается взять себя в руки. Наконец Далландра взглянула на него спокойными глазами, серыми, как туман над озером.

– Это был ее час. И однажды мы вновь встретимся с ней в какой-нибудь другой стране.

– Именно так. Всегда верь в Свет.

В совершенном изнеможении Далландра склонила голову ему на плечо. Адерин обнимал ее, сердце его колотилось, и он понял, что любит эту девушку.

Этой же ночью они сожгли тело Нананны и развеяли пепел под деревьями в освященном лесу, на том месте, где лунный свет падал на землю и окрашивал ее серебром. На могиле Галабериэль поклялся, что никогда людское племя не осквернит это место. Всю ночь Народ плакал и пел поминальные песни, но взошло солнце, и скорбь ушла.

Теперь им оставалось только ждать, что предпримут Медведи.

– Четыре сотни человек! – воскликнул Гарес. – Вот уж не думал, что нашему лорду удастся собрать так много!

– Я говорил тебе, что у северян есть мужество, правда? – сказал Кинван. – Мы вышвырнем этот вонючий Западный Народ с земли лорда Довина, будь уверен.

Они стояли на крыше дана тьерина Меласа, якобы неся сторожевую службу, но в основном они проводили время, облокотившись на перила и наблюдая за последними приготовлениями к походу на запад. В те времена четыреста человек представляли собой значительную силу. Во дворе была неразбериха: кони, повозки, воины, слуги, бегающие туда-сюда… Лорды стояли поодаль и обсуждали предстоящий поход.

– Завтра, – сказал Кинван. – Мы выступаем завтра. Время самое подходящее.

– Лично я рад, что мы не остаемся охранять крепость.

– Чертовски верно. Чем раньше начнем сражаться, тем лучше.

Гарес кивнул в знак согласия и опять уставился на суету внизу. Кинван же прошелся по крыше и посмотрел на запад – где-то там, далеко, их поджидал враг. Ночью перед походом, ведущим к битве, он должен был испытывать душевный подъем, как раз такой, какой сейчас старательно изображал, но сегодня его что-то беспокоило, и он никак не мог понять, что именно. Он жаждал славы, которую принесет ему сражение, и не боялся ран и боли – не это тревожило его. Самым сложным было убедить себя, что он ненавидит Западный Народ – ведь они были кровными врагами его лорда. Как бы Кинван ни старался изгнать ненужные мысли, он не мог не вспоминать принца Галабериэля, просившего и добившегося снисхождения для лорда Довина. А мужчина его сестры? Вдруг Гаверро тоже входит в воинскую дружину эльфов? Кинван ненавидел этого эльфа, но что станется с его маленькой дочерью, которая теперь живет так далеко от матери? Что, если он осиротит собственную племянницу? Кинван ходил по крыше, борясь с непривычными мыслями и чувствами. Наконец, когда закатное солнце позолотило небо на западе, он напомнил себе, что он – воин, связан клятвой верности, обязан повиноваться приказам своего лорда и не может поступить иначе.

– Эй, наша стража кончилась! – крикнул Гарес. – Ты идешь? Что вообще с тобой происходит?

– Ничего. Я в порядке.

Все же он кинул еще один взгляд на запад и пожал плечами, впервые подумав, что и сам может погибнуть в этой войне. Потом решительно повернулся и побежал вниз по лестнице в теплый и шумный гомон большой залы.

Через три дня после смерти Нананны вернулись первые лазутчики. Адерин как раз обедал вместе с принцем Галабериэлем; заслышав радостные крики, банадар поспешил к ним навстречу. Адерин едва поспевал за ним. Они говорили по-эльфийски, и Адерин ничего не понимал, но Калондериэль вовремя вспомнил об этом и начал переводить.

– Медведи уже здесь. Они стоят лагерем на том участке земли, который так хотел заполучить Довин. Они послали своих на разведку. Наши люди обнаружили их, когда те продирались через лес, и убили. Поскольку они не вернутся, Медведи смогут сообразить, что мы их обнаружили. Третьего оставили в живых, теперь он все расскажет Медведям. Это Галабериэль приказал, чтобы одного не убивали. Зачем – не знаю.

– Сколько у Меласа людей?

– Около четырех сотен.

– О боги милосердные!

– Да уж, хорошего мало. – Калондериэль помолчал, потирая подбородок. – Что ж, если мы погибнем, защищая место упокоения, это будет по крайней мере поэтично. – Он схватил Адерина за руку и отвел его в сторону. – Можешь мне кое-что пообещать? Когда начнется сражение, ты и Далландра останетесь в лагере и будете лечить раненых, так?

– Так предполагается.

– Вот и хорошо. Если нашу оборону прорвут и мы все погибнем, ты доставишь ее в безопасное место?

– Обязательно. Я обещаю тебе это – клянусь богами моего народа.

– Я тебе очень признателен. Я знаю, она никогда не полюбит меня, но я умру спокойно, если буду знать, что она останется жить.