Она спустила ноги на пол. И вдруг согласилась:

— А в конце концов, почему бы и не напиться. Только не выдумывай, пожалуйста, каких-то оригинальных подарков, не надо вообще, лучше пусть стол приличный будет, ладно? — Посмотрела на него внимательней и вдруг сказала: — Или я от тебя отвыкла, или ты какой-то странный стал. Вот о чем ты сейчас думаешь?

— Думаю, — вздохнул Ермилов, — мы кино когда-нибудь снимать будем или нет?

У Кости, в свою очередь, было одно условие — вечеринка не должна помешать ему смотреть «Что, где, когда?». Ермилов, купивший еще до утреннего разговора несколько роз, сам поставил их на стол.

Кроме Киры и обитателей блока 1007, пришли Клементьев, Шумахер, разумеется, и последней появилась Алина, выгнавшая свежего хахаля в шею. Ермилов заметил, что Кира восприняла эту новость безразлично, ее по-прежнему не заботили мелочи вроде вопроса о ночлеге. Поужинали с удовольствием, но выпивал один Клементьев. Веня, конечно, поддерживал оператора, но как-то вяло. Шумахер потушил сигарету с фильтром и достал беломорину, это была травка. Ермилов, улучив момент, подобрался к нему поближе. Ему хотелось знать как можно больше.

— Илюха, — ответил Шумахер, — я не знаю, где она была. Я спрашивал, а она говорит: тебе, мол, как в американском кино, — длинную историю или короткую? При этом обе сводятся к тому, что она меня подальше посылает. Ты же понимаешь, это бесполезно, раз уперлась, значит, не скажет.

Забежала Марта, чмокнула именинницу и унеслась: у нее на студии Горького была ночная смена монтажа, Марта заканчивала два ролика — рекламу сигарет «Петр I» и чудодейственного антиникотинового средства «Курю, когда хочу». На несколько минут заходила грустная Таня Михолап, она переписывала дипломный сценарий четвертый раз, он становился все хуже, она хотела показать Вене пару новых эпизодов. Ее пытались усадить за стол, но безрезультатно. Забрел Юрец Клементьев, ткнулся только в пустую комнату Ермилова и Вени, а в Костину почему-то даже не постучал. Если даже такой халявщик, как Клементьев, проходит мимо… Ермилов посмотрел на рассеянно улыбающуюся Киру и понял, что вечеринка не удалась.

Кира рассеянно листала томик с Костиной полки, что-то очень специально-киноведческое. Сам Костя смотрел телевизор. Там невидимый ведущий задал очередной вопрос:

«С вами играет госпожа Сергеичева из Севастополя. Внимание, вопрос. Какой знаменитый русский американец на самом деле — американский русский?»

Костя прищурился и сказал:

— Хотите фокус? Сейчас я позвоню Шмуцу прямо в эфир и продиктую ему ответ.

— А какой ответ? — поинтересовалась Алина, которая только пришла и наверстывала упущенное — красная рыба, не семга, но что-то очень близкое, еще не вся была съедена.

— Подожди, — ревниво махнул рукой Березкин, — ответ он, может, и знает… Но как, — тут Веня повернулся к Косте, — каким образом ты Шмуцу позвонишь, Мюнхгаузен хренов?!

Ермилов заметил, что у Киры заблестели глаза. Она потянулась за своей недопитой рюмкой и справилась с ней, не закусывая. Потом притянула к себе Ермилова двумя нежными пальцами за мочку уха и шепнула, как пропела:

— Венька смешной такой стал, еще растолстел и еще энергичней сделался, хотя дальше и некуда.

И Костя хорошенький…

Большое видится на расстоянии, подумал Ермилов. Сколько же времени ее тут не было?…

— А я и не буду звонить, — объяснял тем временем Костя. — Сам позвонишь. Я тебе номер скажу, ты и позвонишь, а трубку снимут — попросишь Шмуца. А позовут — дашь мне. Я продиктую ответ.

— И что, его к телефону позовут, что ли?! — одновременно удивились Клементьев и Алина.

— Он же в прямом эфире, — добавил Шумахер.

— Нет, на него переключат, — продолжал Костя. — У него в ухе крошечный наушник спрятан.

Если Шмуц меня послушает — ты, Вениамин, раздеваешься наголо, становишься на лыжи и спускаешься по лестнице на первый этаж. А обратно уже я тебе разрешаю пользоваться лифтом. Годится?

Все, кроме Березкина, но включая Киру и Ермилова, захлебнулись от смеха, едва представив эту картину.

— Смело, — закусив губу, пробормотал Веня. — Ну а если проиграешь, умник?

— От умника слышу. Если проиграю, — сказал Костя, — то делаю то же самое. По рукам?

— Мобилу мою давай, — хмуро потребовал Веня, — вон в куртке болтается.

В версиях знатоков тем временем особого оптимизма не наблюдалось, шел навал информации, но ведь именно подобная тактика не раз их и выручала. Шмуц сидел отрешенный. Видно, чувствовал, что ему отвечать, как и должно быть в безнадежных случаях.

— Вот ведь «Билайн», — огорченно сказал Веня. — Занято! Не успеем. А жаль. Очень уж я хотел бы… О! О!!! Будьте любезны, — елейным голосом пропел он в трубку, — если, конечно, вас не сильно затруднит, пригласить к телефону Александра Шмуца. Вот именно, Шмуца… Это вы?! — Он протянул телефон Косте.

Как назло, в это мгновение Шмуца на экране не было, показывали зрителей-болельщиков-экспертов, всяких знаменитостей — адвоката Борщаговского, какого-то коньячного магната, как заметил ведущий, надеемся, не последнего. Время уже действительно истекло, и ведущий допытывался у капитана команды, кто будет отвечать. Капитан делал вид, что думает над этим, чтобы дать Шмуцу дополнительные секунды, дабы последний мог сформулировать капитуляцию не самым позорным слогом.

Тем временем Костя взял трубку и речитативом сказал:

— Шура, рад тебя слышать. Значит, так, время дорого. Это Стивен Дж. Мэдисон. Фух, кажется, успел. — Последняя фраза последовала уже не в телефон.

— Какой Мэдисон? — завопил Веня. — Ты с дуба, что ли, упал?

Костя только отмахнулся.

Клементьев подумал и налил Косте водки.

— Ты не очень-то спаивай ребенка, — заметила Кира.

— Ему сейчас нужно много мужества, — объяснил Клементьев. — А где его взять?

Березкин поглядел на Костю саркастически, Кира — с сочувствием. Остальные неотрывно смотрели в телевизор.

Шмуц открыл рот и сказал: «Вообще-то… у нас было много разных версий…» На этом месте он запнулся, в глазах что-то промелькнуло.

— Раздевайся, — предложил Березкин Косте. Тот пожал плечами: никаких проблем, мол.

Шмуц продолжил: «…и все малоперспективные».

— Раздевайся, ну? — повторил Березкин.

— Венька, заткнись, — не выдержала Алина.

Костя уже выпил клементьевскую водку и тыкал вилкой в идеальной формы маринованный грибок, грибок неизменно ускользал.

Шмуц опять помолчал, и снова во взгляде его что-то промелькнуло, но через две секунды он сказал, все увеличивая темп и тембр голоса, как часто это делает человек, вслух добирающийся до истины: «Все это ерунда… Я, конечно, ни в чем не уверен, но пусть будет Мэдисон».